«Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, – вспоминал глава Временного правительства Александр Керенский, – она могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты».
Первыми предали царя те, кто больше всех драл глотку во славие, – монархисты Пуришкевич и Шульгин. Царская семья насчитывала почти три десятка мужчин, обязанных встать на защиту монарха и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь… Кто из них поддержал главу семьи в трагический момент отречения? Никто.
«Во всей огромной России не нашлось ни одного уезда, ни одного города, даже, кажется, ни одного села, которые бы встали на защиту свергнутого царя, – писал в эмиграции философ Лев Шестов. – Ушел царь – скатертью дорога, и без него обойдемся».
Впрочем, историк Георгий Катков, чья семья эмигрировала в 1921 году, считает, что «отречение выбило почву из-под ног всех, кто в других условиях мог бы организовать сопротивление поднимающемуся валу революции. Раз сам царь согласен с необходимостью изменений, что же могут сделать те, кто собирался переменам сопротивляться?».
Предполагалось, что Николай передаст трон сыну. Понимая, что неизлечимо больному мальчику не быть императором, Николай изменил свою волю: «Мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаил Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского».
Новую власть в Петрограде такой вариант не устроил. 3 марта в шесть утра председатель Думы Родзянко связался с генералом Алексеевым:
– Нельзя ли задержать обнародование подписанного Николаем манифеста? Кандидатура Михаила Александровича как императора неприемлема.
Родзянко сообщил Алексееву, что найдено иное решение: будет созвано Учредительное собрание. А пока что власть берет на себя Временное правительство.
– Это гарантирует колоссальный подъем патриотических чувств, небывалый подъем энергии, абсолютное спокойствие в стране, и победа, самая блестящая, этим обеспечивается. Войска в Петрограде, услыша такое решение, начали успокаиваться.
Алексеев обещал задержать распространение манифеста. Но генерал не разделял оптимизма Родзянко:
– Неизвестность и Учредительное собрание – две опасные игрушки применительно к действующей армии. Петроградский гарнизон, вкусивший от плода измены, повторит это с легкостью и еще, и еще раз. Для родины он теперь вреден, для армии бесполезен, для вас и всего дела опасен… До свидания. Помоги нам Бог.
Генерал был прав. До отречения императора в Петрограде был бунт или мятеж, не редкость в военное время. Само устранение Николая – всего лишь дворцовый или военный переворот. А вот после произошел слом государственной машины и общественного строя. Это и было революцией.
Столетие спустя мы все еще недоумеваем: отчего это произошло так легко? Одно неосторожное движение – и нет монархии… Но разве это единственный случай? С такой же легкостью в январе 1933 года в Германии закончилась демократия.
Падение династии Романовых
Один из самых длинных дней русской революции никак не заканчивался. Когда уже наступило 3 марта, в час ночи началось заседание Временного правительства. И тут пришла телеграмма от генерала Рузского:
«Сообщаю текст указа Правительствующему Сенату, данного Государем Императором:
1) Наместнику нашему на Кавказе Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу повелеваем быть Верховным Главнокомандующим.
2) Князю Георгию Евгеньевичу Львову повелеваем быть председателем Совета Министров».
Около трех ночи пришла шифрованная телеграмма от Гучкова и Шульгина – через начальника Главного штаба: «Государь дал согласие на отречение от престола в пользу великого князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции. Манифест последует немедленно. Сообщите немедленно в Псков положение дел в Петрограде».
Депутаты Государственной думы и генералы, которые совершили переворот в феврале 1917 года и лишили власти императора Николая II, намеревались посадить на трон малолетнего цесаревича Алексея и управлять страной и армией, не испрашивая всякий раз царского согласия.
Однако Николай II отрекся от трона не в пользу сына, а в пользу младшего брата Михаила Александровича.
«Признали Мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть. НЕ желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше брату Нашему великому князю Михаилу Александровичу и, благославляя его на вступление в престол государства Российского, Заповедуем брату Нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу во имя горячо любимой родины».
Вечером 3 марта Николай телеграфировал брату:
«Петроград. Его императорскому величеству Михаилу Второму.
События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники».
В шесть утра Керенский позвонил великому князю Михаилу и предупредил, что к нему на Миллионную улицу, дом 12, где он остановился, приедут в полном составе Временный комитет Думы и министры только что сформированного Временного правительства. От Михаила теперь зависела судьба страны.
Николай II был невысокого мнения о младшем брате. И тем не менее в такой сложный момент передает ему престол. Почему? Действовал закон о престолонаследии, и Николай не мог его нарушить.
Великий князь Михаил Александрович, гвардейский офицер, страстный автолюбитель и поклонник аэропланов, которые были еще экзотикой, стал предметом пересудов в столице, когда без памяти влюбился в дважды разведенную дочь московского адвоката Наталию Сергеевну Вульферт (урожденная Шереметевская, в первом браке Мамонтова, во втором браке – Вульферт).
Николай велел брату не вступать с ней в брак. Но Михаил тайно обвенчался с любимой женщиной в Вене в сербской православной церкви. Тогда Николай II запретил Михаилу возвращаться в Россию. Позволил вернуться, когда вспыхнула Первая мировая. Его жене даровал титул графини Брасовой. Она желала большего. Упрекала Михаила: «Ты должен так себя поставить, чтобы с Тобой считались и уважали бы Твои права; Ты сам в этом виноват и своей никому, в сущности, ненужной добротой распустил всех так, что Твои родные смотрят на тебя как на пустое место, а все прочие как на индейку, начиненную трюфелями, и каждый старается достать трюфель покрупнее. Пора Тебе, наконец, перестать глотать всякие оскорбления».
Младшему брату императора, конечно, хотелось занять трон. Не для того, чтобы управлять государством. Скорее, чтобы сквитаться за прежнее пренебрежение им. Увидев министра иностранных дел Павла Милюкова, сказал:
