Земцы помогали правительству в снабжении действующей армии и организации ее тыла – создавали банно-прачечные отряды, пункты питания, пошивочные мастерские. Союз помощи больным и раненым воинам содержал 3 тысячи лазаретов и 75 санитарных поездов, которые оказали медицинскую помощь 2,5 миллиона раненых. А также снабжал армию обувью и одеждой, взял на себя питание рабочих, которые вели земляные работы на фронте. В 1915 году князь Львов возглавил объединенный комитет Земского союза и Союза городов.
«Юрист по образованию и общественник по призванию, – вспоминал философ Федор Августович Степун, – стяжавший громкое имя своей неутомимою деятельностью во главе Союза земств и городов (за редкую в интеллигентской среде деловитость Львова звали американцем), политик прогрессивных убеждений, не связанный никакими партийными доктринами, он казался человеком, созданным для поста министра-председателя».
Власть в военные годы искренне желала партнерства с обществом. Но все общественные организации – Всероссийский земский союз, Всероссийский союз городов, Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов, военно-промышленные комитеты – сразу же вставали в оппозицию.
Князь и возглавил первое послереволюционное правительство. Его помощник описал мотивы Львова: «Родина-Мать на краю гибели. Неужели в этот час он усомнится в глубокой мудрости русского народа, в божественных началах, живущих в его душе, – в его доброжелательстве, миротворчестве, смиренстве? Боязливо отойти в сторону? Умыть руки?.. Я не мог не пойти туда, – говорил он».
Никогда Россия не была такой свободной, как весной 1917 года. Даже Ленин считал, что Россия стала «самой передовой страной мира». Временное правительство объявило амнистию по всем политическим и религиозным делам. Заключенные вышли на свободу, в том числе большевики, среди них Сталин и Свердлов.
Временное правительство отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Гарантировало свободу союзов, печати, слова, собраний и стачек. Началась подготовка к созыву Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления и принять конституцию страны.
Князь Львов проникновенно шептал:
– Боже, как хорошо все складывается!.. Великая, бескровная революция.
Не большевикам, а князю Григорию Трубецкому мерещилась тогда демократическая революция во всей Европе – в подражание России. «Известия из Болгарии производят сильнейшее впечатление, – восторгался князь. – Туда уже перекинулась революция из России. Глубоко надеюсь, что скоро революция перекинется и в Турцию, и в Австрию. А тогда немцы останутся одни усмирителями против всех народов. Дай Бог!»
Генерал Алексеев одобрил текст новой воинской присяги: «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания».
Депутаты Думы, общественность не сомневались, что легко справятся со всеми проблемами. Почему же всего через полгода от праздничного настроения весны семнадцатого года не останется и следа? Вместо долгожданных мира и порядка воцарятся хаос и анархия? Толпа с легкостью откажется от всех завоеваний Февраля? И творцов Февральской революции занесут в список врагов народа?
5 марта князь Львов разослал по стране циркулярное распоряжение – «устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей». Объяснил:
– Назначать никого правительство не будет. Такие вопросы должны решаться не в центре, а самим населением. Пусть на местах сами выберут.
10 марта Временное правительство упразднило Департамент полиции.
12 марта отменило смертную казнь.
13 марта отменило военно-полевые суды.
– Применять силу не нужно, – говорил глава Временного правительства, – русский народ не любит насилия… Все само собою утрясется и образуется… Народ сам создаст своим мудрым чутьем справедливые и светлые формы жизни.
Губернаторы, полиция и жандармы исчезли, а с ними и власть. Демонтаж прежних структур привел к тому, что вся система управления развалилась. Винили в этом Львова и его прекраснодушных единомышленников.
«Князь Львов исключал для себя применение насильственных мер в борьбе с политическими противниками, – писал хорошо знавший его человек, – и оказался в неравном положении в сравнении с бунтующими революционными массами, прибегавшими к насилию и террору в своем стремлении к власти».
Львову, вспоминал современник, не хватало той любви к власти, без которой историей, к сожалению, не вырабатываются крупные политические деятели. Он принимал разрушительную стихию революции за подъем народного творчества.
Во Временное правительство вошли и люди с практическим опытом, и блестящие интеллектуалы, абсолютно бескорыстные, движимые желанием послужить России. Ныне винят их в том, что они утратили контроль над страной – а надо было и кулаком стукнуть, и силу применить.
«Мы не почувствовали перед собой вождя, – вспоминал министр иностранных дел Павел Милюков. – Коллега по партии спросил мое мнение: «Ну как?» Я ему с досадой ответил одним словом: «Шляпа!» Я был сильно разочарован.
Нам нужна была во что бы то ни стало сильная власть. Этой власти князь Львов с собой не принес».
Но слишком велика возложенная на них вина! После свержения императора государство развалилось. Порядок исчез. Власть брал тот, кто мог. Винтовка рождала власть. И кровь…
Теперь уже вовсе никто не желал воевать. Батальоны новобранцев разбегались по дороге на фронт. Хаос и анархия разрушали экономику. Рубль обесценивался. Это рождало массовое возмущение. Жизнь в стране стремительно ухудшалась. А кто виноват? Новая власть. Те, кто взял власть в феврале, Временное правительство.
«Львов тяжести павшей на него ответственности не вынес, – писал Степун. – Поддавшись внезапно нахлынувшему на него чувству, что «мы ничего не можем», «мы обречены», «мы щепки, которые несет поток», и еще страшнее, что «мы погребенные», он уже через четыре месяца подал в отставку».
К нему заглянул известный журналист:
«Я не сразу узнал Георгия Евгеньевича. Передо мною сидел старик с белой как лунь головой, опустившийся, с медленными, редкими движениями… Он казался совершенно изношенным. Он сказал:
– Мне ничего не оставалось делать. Для того чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать».
В конце жизни князь Львов во всем винил главным образом самого себя.
– Ведь это я сделал революцию, я убил царя и всех… все я, – говорил он в Париже другу детства.
Последний председатель Думы Родзянко тоже уехал из России, жил в Сербии, очень бедно. Правые эмигранты его ненавидели, избивали. И он задавал себе этот вопрос:
– Может быть, действительно я не все сделал, чтобы предотвратить гибель России?
«Все время неотвязная мысль, – записывал в дневнике известный историк профессор Московского университета Юрий Готье. – Почему сметен событиями цвет русской деловой интеллигенции, например земские деятели, дельцы земского и городского союзов, из которых, конечно, вышли бы наилучшие деятели на первое время русской свободы?»
