Она не выносила не только прямого насилия на собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. У эсеров слово с делом не расходились: пристрелили и подъесаула 21-й Донской сотни Петра Абрамова, и помощника пристава Тихона Жданова.
На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия социалистов-революционеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали:
– Я взялась за выполнение приговора, потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях после Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня.
Тамбовские эсеры убили и вице-губернатора Николая Богдановича, и самого губернатора – Владимира фон дер Лауница, получившего повышение и переведенного в столицу. Тамбовская губерния не зря считалась опорой эсеров. На выборах во Всероссийское учредительное собрание в ноябре 1917 года они получат почти три четверти голосов.
Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение. Заменили бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье, как тогда говорили. Врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее отправили на Нерчинскую каторгу. Когда Спиридонову везли на каторгу, ее встречали толпы. На одной станции монашка поднесла ей букет с запиской: «Страдалице-пташке от монашек».
Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер определили ее жизнь. Она провела на каторге одиннадцать лет. Ее освободила Февральская революция. И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в ее словах звучали истерические нотки. Но в революцию такой накал страстей казался естественным. В 1917 году Спиридонову называли самой популярной и влиятельной женщиной в России.
А в селе Березовка, где похоронили убитого ею Луженовского, толпа раскопала его могилу. Гроб вытащили и сожгли, «глумясь над трупом, избивая его палками и стараясь снять с него форменный мундир».
Мария Спиридонова – далеко не единственная женщина, которая присоединилась к эсерам и взялась за оружие, чтобы защитить крестьян.
Анастасия Биценко, крестьянская дочь, окончила гимназию, вышла замуж, но вступила в боевую организацию эсеров и ради революции оставила мужа. Во время первой революции в Саратов для усмирения крестьян командировали генерал-адъютанта Виктора Сахарова. Биценко попросила аудиенции. Протянула Сахарову вынесенный ему эсерами смертный приговор, дала время прочитать и всадила в него четыре пули. Ее приговорили к смертной казни. Заменили вечной каторгой. Александра Измайлович, дочь генерала, вступила в партию эсеров и вошла в летучий Боевой отряд Северной области. Она стреляла в минского полицмейстера. Приговор: смертная казнь. Заменили двадцатью годами каторги.
Русские террористы, казалось, не знали преград. Только министров внутренних дел убили трех – Сипягина, Плеве и Столыпина. Четвертый, Дурново, умер своей смертью, но лишь по счастливой случайности. За него поплатился жизнью другой человек. В Москве эсер Иван Каляев убил московского генерал-губернатора и командующего войсками округа великого князя Сергея Александровича, дядю царя. Каляев, свидетельствовал хорошо знавший его человек, давно обрек себя на жертвенную гибель и больше думал о том, как он умрет, чем о том, как он убьет.
«Обрисовывалась, – вспоминал народоволец Сергей Кравчинский, – сумрачная фигура, озаренная точно адским пламенем, которая с взором, дышащим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашенной толпы. То был террорист!»
Спецслужбы царской России столкнулись с людьми, не боявшимися смерти.
– Вы лишаете меня счастья умереть на эшафоте, – нисколько не рисуясь, говорил член ЦК партии эсеров Михаил Гоц товарищам, удерживавшим его от участия в теракте.
Потрясенный прокурор, присутствовавший при казни приговоренных к повешению боевиков, признался жандармскому генералу Герасимову:
– Как эти люди умирали… Ни вздоха, ни сожаления, никаких просьб, никаких признаков слабости… С улыбкой на устах они шли на казнь. Это были настоящие герои.
Герасимов с неудовольствием констатировал:
– Все террористы умирали с мужеством и достоинством. Особенно женщины.
Очевидное мужество эсеров производило сильнейшее впечатление. В 1917 году в исполком Всероссийского Совета крестьянских депутатов избрали двадцать пять эсеров, пять трудовиков и народных социалистов. Делегаты съезда требовали сделать всю землю всенародной собственностью и бесплатно раздать ее крестьянам. Эсеры взялись исполнить наказ избирателей. И поставили крест на Столыпинской реформе.
Деревня против города
Три человека – двое в форме офицеров корпуса жандармов и один в штатском – в августе 1906 года подъехали к даче председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. У каждого в руке портфель. Как потом оказалось – с бомбами. Один из троих вызвал подозрение у охраны. Когда его попросили открыть портфель, все трое привели в действие взрывные устройства.
«Дача окутана густыми клубами дыма, – вспоминал прибывший на место преступления начальник охранного отделения. – Фасад разрушен. Под обломками – разбитый экипаж и бьются раненые лошади. Вокруг стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь. Всего пострадало от взрыва около 100 человек, из которых 27 убитых, остальные ранены, и большей частью тяжело. Мне бросилась в глаза фигура Столыпина, бледного, с царапиной на лице, но старавшегося сохранить спокойствие. У него тяжело ранена дочь. Но он передал ее на попечение другим и сам руководил спасением пострадавших от взрыва».
Столыпина несколько раз пытались убить. Одно из покушений удастся. Но пока он был жив, проводил реформы, преобразившие страну.
Незадолго до начала мировой войны, 12 июля 1914 года, Совет съездов представителей промышленности и торговли подготовил для правительства анализ состояния экономики: «В сельском хозяйстве, в самой системе землепользования начался громадный переворот. В промышленности – сильный подъем. Условием экономического успеха должно стать предоставление широкого поприща личной инициативе и отсутствие ограничений, тормозящих частные начинания в области торговли и промышленности».
Темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России сравнимы с европейскими, хотя и отставали от американских. Рост национального дохода – как в Германии и Швеции. Настоящий бум в сельском хозяйстве. Разумеется, не стоит идеализировать царскую Россию. Но сто лет назад, задаваясь, в сущности, теми же вопросами, что и ныне, российское общество давало на них иные, более разумные ответы.
