«Собор освещен изнутри, а вокруг в сквере много народу. Жуткие отрывки фраз:
– Перевешать мерзавцев-большевиков.
Что терпели? Бить их надо. Говорил с Керенским. Чистый, честный и любит родину. Во дворце все так и осталось, как было, чай нам давали в чудесных фарфоровых чашках царского сервиза, но без сахара. Так и министрам дают без сахара и черный хлеб».
Керенский ощущал, как стремительно тает число его сторонников. Подал в отставку в конце июля, объяснив: уходит, потому что не может сформировать правительство, опирающееся на широкую политическую базу. Заместитель председателя Совета министров и министр финансов Николай Некрасов ночью собрал Временное правительство вместе с представителями ЦК партий, входивших в его состав: кадетской, российской радикально-демократической, трудовой народно-социалистической, а также социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков). Некрасов убедил собравшихся поручить Керенскому составить новое правительство – какое он считает нужным.
Профессор Николай Некрасов, инженер и строитель, до революции – один из самых уважаемых депутатов Государственной думы, плохо знал большевиков и после Октября остался в России. Его несколько раз арестовывали и в конце концов расстреляли. А его показания, данные на Лубянке, неожиданно всплывут через несколько десятилетий.
В 1974 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книжка доктора исторических наук Николая Яковлева «1 августа 1914 года». Историки-марксисты схватились за голову. В журнале «Вопросы истории КПСС» подготовили разгромную рецензию, где говорилось о «фальсификации ленинских взглядов». В последний момент пришло указание снять статью из готового номера. Ученые не могли понять, кому же под силу опрокинуть советскую историческую науку?
«Появлением этой книги, – объяснил Николай Яковлев, – российская историческая наука обязана Ю.В. Андропову, начатым им и незавершенным политическим процессам».
Тут надо сделать небольшое отступление и рассказать историю самого Яковлева.
Постановлением Совета министров от 31 декабря 1951 года заместитель военного министра маршал артиллерии Николай Яковлев был снят с должности. Вместе со своими подчиненными, ведавшими принятием на вооружение новых артиллерийских систем, он был обвинен в том, что закрыл глаза на недостатки новых 57-мм автоматических зенитных пушек. В конце февраля 1952 года по приказу Сталина его арестовали.
Сын маршала, Николай Яковлев-младший, который работал в отделе США Министерства иностранных дел, тоже был арестован и просидел около года. Смерть вождя вернула свободу и отцу и сыну. Но страх остался. До самой смерти напуганный Сталиным главный артиллерист страны по-дружески советовал коллегам:
– Прежде чем подписать бумагу, убедись, что если из-за нее начнут сажать в тюрьму, то ты будешь в конце списка.
Арест не прошел для Яковлева-младшего бесследно. Николай Николаевич работал в научно-исследовательском институте, защитил докторскую диссертацию. Но жаловался, что ему не доверяют, не разрешают ездить за границу. Обратился за помощью к человеку, который помнил его отца, – секретарю ЦК по военной промышленности Дмитрию Устинову. Тот переадресовал Яковлева к Андропову. Председатель КГБ принял историка.
«Любезный и обходительный Андропов, – вспоминал Яковлев, – не стал слушать моих жалоб («Эти пустяки отметем!»?), а затеял разговор о жизни».
И переправил Яковлева к начальнику 5-го управления КГБ (борьба с идеологическими диверсиями) генералу Филиппу Денисовичу Бобкову, который произвел на Николая Николаевича неизгладимое впечатление: «Никогда не встречал лучше осведомленного человека, обладавшего такими громадными познаниями, невероятной, сказочной памятью. Его никогда нельзя было застать врасплох, на любой вопрос следовал четкий, исчерпывающий ответ».
Яковлев «захаживал» на Лубянку, беседовал с Андроповым и Бобковым. Как человек, напуганный госбезопасностью, инстинктивно у чекистов же и искал защиты. Надеялся, что одни (умные и здравомыслящие) спасут его от других (костоломов).
О чем же беседовал с Яковлевым председатель КГБ?
«Юрий Владимирович, – писал Яковлев, – вывел, что извечная российская традиция – противостояние гражданского общества власти – в наши дни нарастает. Чем это обернулось к 1917 году для политической стабильности страны, не стоит объяснять.
Объявились диссиденты. Андропов многократно повторял мне, что дело не в демократии, он первый стоит за нее, а в том, что позывы к демократии неизбежно вели к развалу традиционного Российского государства. И не потому, что диссиденты были злодеями сами по себе, а потому, что в обстановке противостояния в мире они содействовали нашим недоброжелателям, открывая двери для вмешательства Запада во внутренние проблемы нашей страны».
Если бы профессор Яковлев изучал не американскую историю, а отечественную, он бы увидел, что такие же беседы российские жандармы вели с революционерами. Иногда они преуспевали – тогда революционер соглашался сотрудничать с полицией. Конечно, для этого нужна некая предрасположенность: не только страх перед властью, но ненависть и зависть к окружающим, комплекс недооцененности, желание занять место в первом ряду. Судя по записям Яковлева, из Андропова, хотя председатель КГБ и дня не был на оперативной работе, получился бы вполне успешный вербовщик.
«Председатель, – писал Яковлев, – настаивал, что нужно остановить сползание к анархии в делах духовных, ибо за ним неизбежны раздоры в делах государственных. Причем делать это должны конкретные люди, а не путем публикации анонимных редакционных статей. Им не верят. Нужны книги, и книги должного направления, написанные достойными людьми».
После долгих бесед с Андроповым и Бобковым Яковлев написал книгу «1 августа 1914 года». В ней Февральская революция и свержение монархии изображались как заговор масонов, ненавидящих Россию и решивших погубить великую державу.
Материалы о мнимых кознях масонов, в том числе показания на допросах бывшего министра Временного правительства Некрасова (очень надежный источник информации!), автору вручил генерал Бобков. Андропов, став главой партии и государства, распорядился издать книгу Яковлева огромными тиражами, в том числе перевести на языки союзных республик. Книга была сигналом к тому, что можно смело винить во всех бедах России масонов и евреев и что такая трактовка поддерживается высшим начальством. А критиковать книгу Яковлева ученым не позволялось.
В обществе проснулся интерес к таинственным масонам. Конечно, не всякий историк мог позволить себе участвовать в столь низкопробной кампании и подыгрывать черносотенцам и антисемитам. Но желающие нашлись.
Тем более что из-за границы стали привозить – сначала тайком – изданную эмиграцией антисемитскую и просто фашистскую литературу. Еще 28 июня 1920 года в Софии в зале «Славянская беседа» приехавший в город русский писатель Григорий Вильгельмович Бостунич, совершавший лекционное турне по Балканам, читал лекцию «Тайна революции в свете оккультизма».
Бостунич родился в Киеве. Работал директором железнодорожного театра. В 1922 году обосновался в Германии, через два года получил германское гражданство и изменил свою фамилию – стал Грегором Шварц-Бостуничем. Его отец – балтийский немец, мать происходила из Баварии. Он увлекался антропософией, черной магией, мистикой. Написал книгу «Масонство и русская революция». Шварц-Бостунич вступил в нацистскую партию и читал лекции о засилье евреев и заговоре масонов, о ритуальных убийствах, пугал слушателей рассказами о том, что русские большевики засылают в Германию возбудителей заразных болезней.
