После прихода к власти нацистов он вступил в СС, в январе 1937 года получил звание оберштурмбаннфюрера и нашел себе применение в службе безопасности, занимаясь еврейскими делами. Но соответствующее управление СС, проверяя его происхождение, установило, что его дедушка со стороны матери был сербом, то есть он не стопроцентный ариец. Но заступничество рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, ценившего его как лектора, помогло. Ему простили «расовый грех». Он написал Гиммлеру благодарственное письмо, начинавшееся словами: «Мой горячо любимый рейхсфюрер!»
А изыскания профессиональных историков установили, что в состав масонских лож входили офицеры, политики, художники; они стремились к нравственному самоусовершенствованию и ставили интересы народа выше партийных. Две трети русских масонов – дворяне. Патриоты, желавшие видеть Россию единой, неделимой, свободной и демократической.
Историки составили список русских масонов. В последней Государственной думе они составили всего 1 процент от общего числа депутатов. Председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Николай Чхеидзе описывал, как проходили заседания: «Информация, обмен мнениями с затушевыванием острых углов, без каких-либо резолюций… Как только мы переходили к вопросу о практических шагах, тотчас же вставали вопросы, которые нас разъединяли… В этих условиях общая деятельность, конечно, не была возможна».
Масонские ложи непригодны для заговоров, это дискуссионные клубы, которые никакому центру не подчиняются. Историки констатируют: «Масонство как организация в русской истории рубежа XIX–XX веков практически не существует. Ордену не удалось сыграть какую-либо заметную роль в истории России…»
Характерно, что Николай Яковлев так и остался невыездным. За границу руководитель КГБ его не пускал. Употребить свою власть на то, чтобы снять с историка нелепый навет, Андропов не захотел. Во-первых, чиновник в принципе не любит ничего разрешать. Во-вторых, с людьми, которые висят на крючке, проще работать.
В 1917 году не масоны решали судьбу страны, а люди с оружием в руках. Представитель кубанских казаков Вианор Бардиж пометил в дневнике: «В Петрограде появились офицеры-корниловцы. Они носят отличительный знак на рукаве: синий треугольник, на плоскости которого изображены скрещенные шпаги и череп посредине. Тут же красуется и надпись: «Корниловцы».
Август. Самое опасное – проявить слабость?
Властители такой страны, как наша, делаются только из очень жесткого материала. Особенно в эпоху, когда после отречения императора власть исчезло. Некому стало соблюдать закон. А если нет закона, то и моральные нормы словно отменили.
Речь идет о смерти!
Классик социологической науки Питирим Сорокин, который позднее эмигрирует в Америку, писал летом семнадцатого: «Жизнь в Петрограде становится все труднее. Беспорядки, убийства, голод и смерть стали обычными. Мы ждем новых потрясений, зная, что они непременно будут».
Улицы не убирают, туалеты не чистят, поезда и трамваи не ходят…
Февральская революция воспринималась как Пасха, как чудесное избавление от проблем и несчастий. Все поздравляли друг друга и троекратно целовались. Но праздник быстро перешел в буйство, хулиганство, грабежи, драки, убийства. Люди привыкли полагаться на высшее начальство, которое всем управляет. Нет начальства, исчез и порядок?
«Вот перемены, произошедшие в Петрограде за месяц революции, – записывал Питирим Сорокин. – Улицы загажены бумагой, грязью, экскрементами и шелухой семечек подсолнуха. Солдаты и проститутки вызывающе занимаются непотребством.
– Товарищ! Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Пошли ко мне домой, – обратилась ко мне раскрашенная девица.
Очень оригинальное использование революционного лозунга!»
Общество верило: уйдет Николай II – и жизнь в России устроится на европейский лад ко всеобщему удовольствию. Вышло наоборот. Хаос и анархия в военное время разрушали экономику. Рубль обесценивался. Жизнь стремительно ухудшалась. Это рождало массовое возмущение. А кто виноват? Новая власть. Те, кто взял власть в Феврале, Временное правительство.
От власти требовали навести порядок, если надо – проявить жестокость. Министры отвечали:
– Основою политического управления страной Временное правительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное подчинение свободных граждан… Временным правительством не было пролито ни капли народной крови.
В семнадцатом году выяснилось, что самое опасное для начальства – проявить слабость. Если бы глава Временного правительства Александр Федорович Керенский действовал методами большевиков, кто бы лишил его власти?
«Ведомство политического сыска доложило руководству Военного министерства о заговорщических планах некоторых правых и левых организаций, – вспоминал начальник политуправления Военного министерства Федор Степун. – Мы решили добиться от Керенского ареста и высылки некоторых подозрительных лиц. После длившихся до полуночи разговоров Керенский согласился с нашими доводами».
Но когда утром адъютант принес указ о высылке, Керенский наотрез отказался его подписать. Бледный, усталый, осунувшийся, он склонился над проектом указа, моргая красными воспаленными веками и мучительно утюжа ладонью наморщенный лоб. Руководители Военного министерства стояли над ним и настойчиво внушали ему: подпиши. Керенский вдруг вскочил со стула:
– Нет, не подпишу! Какое мы имеем право, после того как мы годами громили монархию за творящийся в ней произвол, сами почем зря хватать людей и высылать без серьезных доказательств их виновности? Делайте со мною что хотите, я не могу.
В другой раз Керенскому принесли на подпись только что вынесенный на фронте смертный приговор. Не подписал! Заменил тюремным заключением…
На совещании один из генералов похвастался своим успехом: не желавший сражаться полк, узнав, что дезертиры будут расстреляны, немедленно вернулся на позиции. Генералу зааплодировали. Керенский возмутился:
– Как можно аплодировать, когда вопрос идет о смерти? Разве вы не понимаете, что в этот час убивается частица человеческой души?
Видеть в его словах проявление слабости и безволия могут только нравственные уроды, заметил современник. Как не сравнить реакцию Керенского с поведением советских вождей, требовавших, что вынесение бесчисленных смертных приговоров обязательно сопровождалось одобрительными аплодисментами…
Александр Федорович не допустил крови. Не вошел в историю палачом, тюремщиком и губителем собственного народа. Матери не проливали слез на сыновьих могилах по его вине. И если есть высший суд, то такие грехи, как тщеславие, суетность да малая толика позерства, ему простятся. Не вина, а беда его в том, что властители такой страны, как наша, делаются из другого, куда более жесткого материала.
Будущий советский военный министр, разгромивший последнего командующего Белой армии барона Врангеля и вернувший России Крым, Михаил Васильевич Фрунзе прекрасно учился. У него в юности обнаружились задатки настоящего ученого. Собранный им во время путешествия по Семиречью гербарий и по сей день хранится в Ботаническом институте Академии наук в Санкт-Петербурге. Получив в гимназии золотую медаль, поехал учиться в столицу.
