Смещенного с поста главкома Корнилова переправили в городок Быхов. Поместили в мрачном и неуютном здании бывшей женской гимназии. Большевики и радикально настроенные солдаты требовали судить корниловцев. Но в Быхове им ничего не угрожало. Лавра Георгиевича и других генералов, арестованных «за попытку вооруженного восстания», охраняли преданные Корнилову кавалеристы-текинцы и георгиевские кавалеры. После октября семнадцатого генерал Корнилов возглавил Белое движение и погиб в первом же большом сражении с большевиками под Екатерино-даром.
Керенский отправил в отставку и Савинкова, которую тот отпраздновал в подвале кавказского ресторанчика вином и шашлыками вместе с офицерами Дикой дивизии. Обиделся: «Болван Керенский поверил, что интригую я. Поверил в это и Корнилов. А я был абсолютно честен по отношению к ним обоим».
После Октября он стал непримиримым врагом советской власти. Говорят, в 1918 году он «вел себя в Москве с вызывающей храбростью: ходил по улицам в черном френче и желтых сапогах, утверждая, что любой чекист при встрече с ним первый постарается скрыться».
«Громадным подспорьем Савинкову была его биологическая храбрость, – писал человек, который находился рядом с ним. – Савинков не склонял головы ни перед немецкими, ни перед большевистскими пулями… Смертельная опасность не только повышала в нем чувство жизни, но наполняла его душу особою, жуткою радостью: «Смотришь в бездну, и кружится голова, и хочется броситься в бездну, хотя броситься – погибнуть». Не раз бросался Савинков вниз головой в постоянно манившую его бездну смерти, пока не размозжил своего черепа о каменные плиты, выбросившись из окна московской тюрьмы ГПУ».
После Гражданской войны он покинул страну. Ругал эмиграцию, не желавшую сражаться против большевиков. Одному из старых знакомых, выпив с ним в парижском ресторане, внушал:
– Нужно действовать.
– А как?
– А так, идти туда к ним, сделаться любовником жены Троцкого, жениться на дочери Ленина, втираться в семьи большевиков, а затем убивать их.
Чекисты заманили его в Россию и схватили. Савинков сделал все, что от него требовали: публично покаялся и призвал соратников прекратить борьбу против советской власти. Надеялся на освобождение. Убедившись, что выпускать его не собираются, 7 мая 1925 года выпрыгнул из открытого окна кабинета на Лубянке…
Корниловский мятеж привел к тому, что армия окончательно раскололась. Солдаты требовали чистки командного состава. Сами арестовывали своих командиров. Устраивали самосуд, убивали. В каждом офицере видели явного или скрытого врага.
Керенский оттолкнул от себя армию. После Корниловского мятежа Временное правительство не продержалось в Зимнем дворце и двух месяцев. Больше всех выиграли большевики. Теперь их уже никто не сможет остановить. Выходит, Россию в любом случае ждала диктатура? И справиться с хаосом и анархией способен только тот, кого не смутит неограниченное кровопускание?
Сентябрь. Хаос. Анархия. Отчаяние
Осень семнадцатого года – время, когда на первый план вышли профессиональные подпольщики, боевики и террористы, организаторы эксов и просто люди с уголовным складом ума.
Кто такой Лев Троцкий?
«Не будь меня в 1917 году в Петербурге, – записывал Лев Троцкий в дневнике, уже находясь в изгнании, – Октябрьская революция произошла бы – при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться. В этом для меня нет ни малейшего сомнения».
Сегодня историки подтвердят: Троцкий – при всем своем самомнении – не преувеличивал собственные заслуги. 25 октября большевики взяли власть в столице под руководством председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Льва Давидовича Троцкого.
В семнадцатом году имена Ленина и Троцкого звучали вместе. И враги и друзья называли их вождями революции. Из всех большевиков только они двое обладали качествами необходимыми для того, чтобы взять власть и не уступить ее.
«Бесспорно, Лев Троцкий, – писал выдающийся философ Николай Александрович Бердяев, – стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ».
Личные отношения Ленина и Троцкого складывались непросто. Троцкий был очень близок к Ленину в первые годы их участия в социал-демократическом движении, Льва Давидовича даже именовали «ленинской дубинкой». Потом Троцкий примкнул к меньшевикам, и их пути разошлись – до 1917 года.
В эмиграции они жестоко ссорились, в том числе из-за денег, которые добывались путем экспроприаций (большей частью в результате ограбления банков) и которые социал-демократы не могли поделить. При этом выражались весьма недипломатично. В те годы это было привычным стилем в среде социал-демократов. Ленин в своих статьях и письмах ругался, как ломовой извозчик. Троцкий не оставался в долгу.
В 1913 году Троцкий писал в частном письме: «Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения. Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую разжигает мастер сих дел Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении».
Но Ленин знал цену такой публицистике и легко менял гнев на милость, если недавний оппонент превращался в политического союзника. Люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками и личными друзьями. Он все-таки был человеком XIX века. Он мог с легкостью рассуждать о необходимости расстреливать тех, кого считал врагами советской власти, но споры и политические разногласия не считал поводом для вражды и репрессий.
Летом семнадцатого Троцкий присоединился к большевикам: прежние разногласия не имеют значения. Полностью поддержал Ленина, и дальше они шли вместе. На заседании Петроградского комитета партии Ленин сказал, что отныне нет лучшего большевика, чем Троцкий. Эту речь Ленина до перестройки не публиковали – именно из-за слов о Троцком, который станет председателем Реввоенсовета республики, наркомом по военным и морским делам.
«Троцкий в истории нашей партии явился несколько неожиданно и сразу с блеском, – так первый нарком просвещения Анатолий Луначарский начинает свой очерк о председателе Реввоенсовета, написанный в 1919 году. – Я считаю Троцкого едва ли не самым крупным оратором нашего времени.
Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика – вот достоинства речи Троцкого… Я видел Троцкого говорящим по два с половиной – три часа перед совершенно безмолвной, стоящей притом же на ногах аудиторией, которая как зачарованная слушала этот огромный политический трактат».
