Люди готовы строиться в колонны и шеренги, не дожидаясь, когда прозвучит команда, а лишь уловив готовность власти пустить в ход кулак или что-то потяжелее. Это укоренившаяся традиция – всеми фибрами души ненавидеть начальство, презирать его и одновременно подчиняться ему и надеяться на него.
Сразу после Октябрьского переворота возникли хаос неуправляемых страстей, страх и ненависть. Почему российское общество проявило такой радикализм, такую жестокость? При царизме не сложилось полноценной политической жизни, которая воспитывает определенные традиции, умение искать компромисс, сотрудничать и договариваться. А уж после Февраля тем более не сложилась привычка искать решения ненасильственными методами. Напротив, привыкли к крайностям. Широко распространилась социальная нетерпимость. Для начала убили двух членов Временного правительства.
Государственного контролера Федора Федоровича Кокошкина вместе с министром финансов Андреем Ивановичем Шингаревым держали в лазарете, потому что у них оказалась открытая форма туберкулеза.
Оба министра были депутатами Государственной думы и членами ЦК партии кадетов. Незадолго до Февраля Федор Кокошкин выступал на партийном съезде:
– Революция только тогда имеет значение, когда общество внутри готово к созданию нового строя. Революции придают только отрицательную силу: она должна все снести. Но положительную сторону никто не разрабатывает. О выработке общественно согласованной идеи нового строя никто не заботится. А ведь за разрушением революционным без созидания нового строя следует военная диктатура и реакция.
Как в воду смотрел!
Александр Шингарев был человеком предельно бескорыстным. Служение народу понимал буквально. Отказался от университетской кафедры, от работы в хорошей больнице, работал земским врачом. Жил в деревне, крестьян, которые не могли заплатить, лечил бесплатно. Воспитал пятерых детей и трех племянников. Написал книгу «Вымирающая деревня».
9 декабря 1917 года Шингарев записал в дневнике: «Одного я не понимаю, то, чего не мог понять никогда. Как эта вера в величайшие принципы морали или общественного устройства может совмещаться с низостью насилия над инакомыслящими, с клеветой и грязью…»
Прямо в тюремной больнице 7 января 1918 года Кокошкина и Шингарева зверски убили пьяные матросы и красногвардейцы. Наказывать убийц новая власть не стала – «свои»…
После этого других министров усилиями политического Красного Креста удалось перевести из Петропавловской крепости в тюремную больницу. Там не было красногвардейцев, еще оставалась старая тюремная охрана. Министров вскоре освободили. Писательница Зинаида Гиппиус записала в дневнике: «29 января 1918, понедельник. Выпустили (тишком и за деньги) Третьякова и Коновалова. Один от неожиданности заплакал, другой упал в обморок».
Успешный костромской промышленник и бывший депутат Думы Александр Иванович Коновалов был министром торговли и промышленности, а по совместительству заместителем Керенского. Именно он вел последнее заседание Временного правительства 25 октября 1917 года.
Сергей Николаевич Третьяков до Октябрьской революции – один из бесспорных лидеров московских деловых людей, руководил Костромской льняной мануфактурой, председательствовал во Всероссийском объединении льняных фабрикантов, в Московском биржевом комитете.
Ему трижды предлагали войти в состав Временного правительства. Дважды он отказался стать министром торговли и промышленности из-за принципиальных разногласий с другими министрами. 27 сентября все-таки согласился войти во Временное правительство в роли председателя Экономического совета (в ранге министра):
– Нужно прийти на помощь своей родине…
А через месяц большевики организовали военный переворот.
Октябрьские дни 1917 года остались страшным воспоминанием. Толпа, ворвавшаяся в Зимний дворец, – этого Сергей Третьяков забыть не мог. Считал, что только случай спас его от смерти.
После Октябрьской революции он от греха подальше уехал из Петрограда, а в 1918-м перебрался в Париж, где жил до сентября 1919 года. Пока его от имени адмирала Александра Васильевича Колчака, верховного правителя России, не пригласили вернуться в Россию, в Сибирь, чтобы войти во Временное сибирское правительство. Третьяков согласился и пустился в путь, который оказался долгим. До Омска, который превратился в столицу Сибири, он добирался месяца три – через Пекин и Токио.
Третьяков получил портфель министра торговли и промышленности.
Он прибыл в Омск, когда уже началась агония колчаковской власти. Третьяков во второй раз оказался министром бессильной, увядающей власти. Другие согласились войти в правительство, если он примет пост заместителя председателя Совета министров.
«Все зависело от того, согласится или нет Третьяков, – вспоминал управляющий делами колчаковского правительства Георгий Тине. – Ему трудно было дать согласие. Он пережил тяжелую ночь в Зимнем дворце, и теперь, когда положение правительства было не лучше, он должен был выразить согласие вновь рисковать своей жизнью».
Третьяков сказал:
– Хорошо.
На сей раз его министерская карьера уместилась в три месяца – с ноября 1919 по январь 1920 года. Но Сергею Николаевичу еще повезло. Он успел уехать, а адмирала Колчака расстреляли.
Третьяков влачил жалкое существование в Париже и был завербован советской разведкой. Он занимал квартиру, расположенную над штабом РОВ С. Советские разведчики установили там аппаратуру прослушивания, а микрофон вывели в комнату Третьякова. Многие годы он день за днем записывал разговоры, которые вели между собой бывшие офицеры Белой армии. Летом 1942 года немцы, оккупировавшие Париж, его арестовали. Семье сообщили, что бывшего министра расстреляли в концлагере Ораниенбург незадолго до высадки союзников в Нормандии, 16 июня 1944 года.
А Петр Пальчинский, заместитель министра торговли и промышленности в последнем составе Временного правительства, остался в России. Инженер и ученый, преподавал в Петроградском горном институте. Но преданная служба родине не спасла, когда начались процессы над «вредителями» в народном хозяйстве. Бывший заместитель министра в правительстве Керенского был идеальной фигурой для чекистов. Пальчинского расстреляли по обвинению в руководстве «контрреволюционной организацией в золото-платиновой промышленности».
Министрами отныне становились совсем другие люди.
Первое советское правительство
II съезд Советов, к которому был приурочен военный переворот в Петрограде, открылся в Смольном институте в день рождения Льва Троцкого – 25 октября. Решающую ночь Октябрьского восстания Троцкий провел на третьем этаже Смольного в комнате Военно-революционного комитета. Оттуда он руководил действиями военных частей. К нему пришел член ЦК Лев Борисович Каменев, который возражал против восстания и назвал его авантюрой, но счел своим долгом быть рядом в решающую минуту.
В протоколе заседания 24 октября записано: «Тов. Каменев предлагает, чтобы сегодня без особого постановления ЦК ни один член ЦК не мог уйти из Смольного. Принято… Тов. Троцкий предлагает устроить запасный штаб в Петропавловской крепости и назначить туда с этой целью одного члена ЦК. Тов. Каменев считает, что в случае разгрома Смольного надо иметь опорный пункт на «Авроре».
