Я хочу сказать, что был определенный момент, когда передо мной возникло множество не очень разумных вариантов. Глупых, если быть честным. Диких, извращенных, саморазрушающих. Но имелись и другие альтернативы, последствия которых были ограничены непосредственно моим эмоциональным радиусом.
Я мог бы не лезть на рожон.
Но я так не сделал.
Наверное, будь у меня побольше времени, я бы затаился и просто пережил свою личную драму. Вырыл бы нору и отлежался бы в ней, после чего засыпал бы ее землей и занялся бы строительством фундамента нового здания.
Но дело в том, что тогда я думал о времени совсем в ином смысле.
38
В лаборатории было страшновато. Обычно я приходил туда поздно и уходил рано, я привык к тому, что там всегда сновали инженеры и ассистенты отца. Но теперь помещение пустовало.
Мой батюшка постарался сделать так, чтобы аппаратура для путешествий во времени выглядела элегантно и была элементарна в пользовании. Включить ее мог даже идиот. Или сын, являющий собой главное разочарование всей отцовской жизни.
Если создаешь машину, обеспечивать работу которой должны пятьдесят человек, надо быть готовым ко всему. А вдруг в момент отправки хрононавтов в прошлое что-то пойдет не так? Скажем, команда окажется недееспособной… Тогда и сам проект, и вообще все на свете будут зависеть от раненого или полностью растерянного уцелевшего участника, который неловким движением запускает аварийный протокол-бумеранг, чтобы вернуться в настоящее.
Поэтому неважно, насколько поражает сложность самого технического комплекса и насколько точно откалиброван каждый его элемент – аппаратура проста в употреблении, потому что таковой она и должна быть.
Системы контроля просканировали меня и не подняли тревоги. Ведь там, откуда я прибыл, ни власти, ни роботы не ведут себя бесцеремонно. Никто не мог проникнуть в лабораторию с дурными намерениями. У нас не было конкуренции корпораций или же научного соперничества. Отец оказался первопроходцем в области, где ему в принципе не было равных. А тех немногих, кто мог бы с ним сравниться, он нанял к себе на работу.
Даже перед сводчатым залом-ангаром, где размещалась аппаратура для путешествий во времени, не было дополнительной охраны. Все исходили из того, что никто не захочет пройти сквозь раздвигающиеся двери в помещение, наполненное прохладным стерилизованным воздухом, и восторженно замереть перед машиной, создание которой обошлось в триллион долларов (кстати, она могла, по расчетам, принести прибыль в несколько квадрильонов). Когда здание строили, то в долговременный прогноз не закладывали нынешние форс-мажорные обстоятельства – задержку проекта, смерть ведущего специалиста, фиаско моего отца.
Но я все же находился именно здесь.
Временно-пространственный транспортировочный аппарат не столь и велик в размерах, как можно ожидать, исходя из его функций. В центральной осевой конструкции расположены шесть овальных кресел-ложементов, подвешенных на сверкающем металлическом каркасе, а по бокам от каждого сиденья установлены приборные панели. Последние словно гудели от скрытых возможностей.
И я включил ее.
Машина, которую никогда не использовали, подобна ребенку, который никогда не родится.
39
Лайонел Гоеттрейдер не дожил до изобретенного им будущего. Он и все Шестнадцать Свидетелей первоначального эксперимента умерли в течение трех месяцев из-за неожиданно сильного потока тау-излучения, который машина испустила при первом включении. Гоеттрейдер не представлял себе, насколько мощным окажется его изобретение. И насколько смертоносным для тех, кто участвовал в его апробации.
И совершенно неважно, какие выражения были на лицах знаменитостей в то мгновение, когда из устройства, созданного Гоеттрейдером, рванулось наружу будущее – скептическое, благоговейное, рассеянное, восхищенное, ревнивое, сердитое, задумчивое, испуганное, бесстрастное, сосредоточенное, восхищенное, равнодушное, дерзкое, мудрое, скучающее, такое, будто опаздывает куда-то, – все они разом получили летальную дозу радиации. Гемопоэтическая – то есть кроветворная – деградация, ведущая к апластической анемии. Патология клеточного деления. Генетическое искажение, несварение желудка, сосудистый коллапс, катастрофические неврологические повреждения, кома, молитва, смерть.
Гоеттрейдер скончался первым. Как Моисей на границе Земли обетованной. Остальные один за другим последовали за ним.
Мученики науки.
Если там, откуда я пришел, и есть религия, то она обращена к самопожертвованию на алтаре открытий. Лайонел Гоеттрейдер отдал жизнь за то, чтобы мир попал в рай и достиг такого процветания, какого он не мог и вообразить. А то, что жертва свершилась по некоей случайности, было признано поэтической вольностью.
Так что выбор даты для путешествия во времени был, конечно же, прагматическим. Ведь радиационный след, оставленный первым Двигателем 11 июля 1965 года, служит путеводной нитью в наше прошлое, россыпью хлебных крошек, в роли которых выступают полуразложившиеся атомы, выводящие пунктирную линию сквозь пространство и время к точным координатам рождения моего мира. Но атомную нить можно воспринимать и как след крови, яда или поэзии, потому что это и есть та самая радиация, которая убила Гоеттрейдера и Шестнадцать Свидетелей.
Она-то и сделала первый Двигатель Гоеттрейдера столь непохожим на остальные изобретения. Теперь мы можем прокладывать путь через пространство-время благодаря фатальной недоработке, устраненной в последующих моделях – или же благодаря самопожертвованию, совершенному семнадцатью людьми в священном храме нашего славного будущего.
Путешествие во времени, чтобы увидеть сотворение моего мира, – не просто научный эксперимент или удовлетворение любопытства историков. Это еще и расследование убийства – и присутствие при рождении будущего и смерти той личности, которая сделала его возможным.
Я всегда придавал особое значение тому факту, что великий провидец умер из-за чрезмерно высокой самооценки. Не окажись Двигатель грандиозным прорывом в истории, Гоеттрейдера следовало бы считать фантастическим неудачником.
Живописное воплощение Запуска делает интересным не реакция Шестнадцати Свидетелей – изображения их лиц со временем канонизировались, – а выражение, которое художник решает придать лицу Лайонела Гоеттрейдера в тот момент, когда ученый выпускал в мир свое изобретение. Скептическое? Благоговейное? Растерянное? Восхищенное? Радостное? Злое? Задумчивое? Испуганное? Невозмутимое? Сосредоточенное? Возбужденное? Равнодушное? Торопливое? Усталое? Мудрое? Бесстрастное? Выбор художника для этой говорящей детали говорит все и о произведении в целом.
Истинная причина, по которой отец хотел посетить данный пункт назначения, состояла как раз в том, что ему хотелось увидеть Гоеттрейдера за мгновение до того, как тот включит Двигатель. Отец жаждал узнать, не это ли выражение он видит, глядясь в зеркало. В общем, отец намеревался понять, действительно ли Виктор Баррен и Лайонел Гоеттрейдер так похожи друг на друга?
