Посмотрите за стекло – на ту историю, которую мы уже рассказали! Неужели ей можно гордиться? Подумайте о том, что вы попытались создать, и спросите себя, смогут ли ваши строения изменить мир к лучшему? Если нет, то почему? Начните заново. Это не здания, а памятники тому будущему, которое мы заслуживаем.
На мое выступление отвели целый час, но я уложился, пожалуй, в две минуты.
Я умолкаю, закрываю маркер колпачком, перебрасываю его остолбеневшей от растерянности помощнице по планированию, беру Пенни за руку и направляюсь к выходу. Деревянные двери громко захлопываются за нашими спинами.
Пока мы ждем лифта, до нас доносится рев аудитории. Мне кажется, что слушатели громят зал, отрывают голыми руками привинченные к полу кресла и швыряют их об стены. Позже кто-то рассказывает мне, что это был всего лишь звук овации пятисот человек.
81
Поясню: я вовсе не считаю, что моя речь заслуживала оваций.
Мой дурацкий набросок оказался весьма впечатляющим, присутствующие поразились тому, что я завуалированно назвал их бездарями, но я сразу же взял быка за рога и польстил всем и каждому. Я намекнул, что именно архитектура вдохновляет остальное человечество на великие свершения, и мне незамедлительно ответили благодарностью. Однако я не возьмусь утверждать, были ли аплодисменты и впрямь спровоцированы моей речью: может, их причиной стал стадный эффект, давление со стороны впечатлительных коллег и «эффект домино».
В общем, слушатели последовали примеру первого, хлопнувшего в ладоши.
Так или иначе, но на следующий день в «Торонто Стар» опубликовали мою фотографию вкупе с моим выступлением на конференции. Забавно, но газета уделила мне целый разворот. В Сети тут же появилось бесчисленное множество скороспелых блогов по поводу моей персоны, включая и критику в мой адрес. Интернет-издания запестрели статейками, которые быстро состряпали местные журналисты: думаю, им всегда требуется «горячая» тема, дающая им шанс подзаработать.
Я получил кучу заявок на интервью, а мой офис захлестнул паводок звонков от инвесторов, жаждущих предложить мне сотрудничество. Но я повышал накал интриги, отказываясь от каких-либо комментариев.
Это не было стратегическим рекламным ходом. Я валялся в кровати с Пенни и вообще не хотел выбираться оттуда.
Возможно, вы сейчас думаете: ладно, но почему история до сих пор продолжается – ведь вроде бы уже наступил счастливый финал, верно?
Этому инфантильному ослу повезло. Его мать жива, его отец – хороший человек и сестра у него замечательная. Карьера у него складывается как нельзя лучше, и вдобавок он успел закрутить роман с той самой женщиной, в которую был до потери памяти влюблен в другой реальности.
Неужто ему хочется вернуться в мир, где его мать мертва, отец – махровый эгоист, а сестры просто нет – равно как нет и никаких профессиональных достижений? Да и женщина, которую он любил, уже покончила с собой…
И вот когда это до меня доходит, я погружаюсь в раздумья. Как же все странно получилось! Несмотря на искреннюю и глубокую привязанность к другому миру и состраданию к уничтоженному мною человечеству, я вынужден признать, что здесь – на этой загаженной планете – моя жизнь стала намного лучше.
Но есть одно «но». Я позаимствовал чужую жизнь и присвоил себе личность – Джона Баррена. А чем дольше я нахожусь в его теле, тем сильнее я трансформируюсь в Джона. Я постепенно теряю себя. Мне трудно прикинуть на себя, каково ощущать, что твое сознание перетекает в твое же искаженное отражение, но позвольте мне уверить вас: процесс просто чудовищен. Это все равно что сгорать в огне собственного рассудка или быть съеденным заживо чужими воспоминаниями, которые укоренились в тебе и пожирают тебя изнутри.
Мне кажется, что в мой череп закладывается что-то совершенно чужеродное. Вообразите массив информации, упакованной в плотные, влажные мозговые извилины. Каждое воспоминание, мнение, желание и порыв сплелись в клубок из бесчисленных перепутанных следов личности, одновременно и великой, и ничтожной. Теперь удвойте содержание той же самой сырой коробки, смешайте обе части и заставьте бороться между собой. Ум Джона смахивает на вирус, который мой разум пытается отразить антителами того, что я знаю наверняка – моими воспоминаниями, мечтами и намерениями, моими великими и ничтожными унижениями и наслаждениями. Но опять же, если честно, рак – это я. Я мутировал и пытаюсь поработить Джона. Он отчаянно сражается, пытаясь взять надо мной контроль, но я оказываюсь сильнее. Я – захватчик, каким-то образом сбежавший из его снов и извративший его сознание.
Вероятно, именно так и чувствуют себя люди, когда сходят с ума.
Мои счастливые мгновения словно испачканы потными холодными пальцами, которые держат меня за лодыжки и стараются тянуть в раззявленную утробу потери, страха и стыда. Легче было бы сдаться и стать Джоном, кроме того, я всегда был склонен к самым примитивным решениям.
Иногда у меня складывается впечатление, что я получил награду за разрушение мира. Единственная причина, по которой я еще чувствую свое прежнее «я», заключается в тупой, пульсирующей боли, которая будто твердит мне: «Ты должен понести наказание за то, что сделал. Тебе не дозволено быть счастливым. Все, к чему ты прикоснешься, обратится в пепел. Всех, кого ты любишь, захлестнет темнота. Ты должен признаться в своих преступлениях, даже если единственный человек, способный вынести тебе приговор, это ты сам».
82
Сотрудники компании «Баррен и партнеры» ждут меня в конференц-зале. После того как я еще неделю игнорировал их звонки, пока мы с Пенни, как в монастыре, пребывали друг в дружке, они пригрозили устроить собрание в моей квартире, если я сегодня не выберусь на работу. Я подхожу к стеклянной двери и жду, когда она скользнет вбок, как и полагается нормальной двери – но нет! – я опять промахиваюсь. В конце концов, я замечаю ручку, которую надо повернуть, хотя технология автоматического открывания дверей уже существует. Вы хоть представляете, сколько микробов тут скопилось? Наверняка вы бы набрали меньше болезнетворных микроорганизмов, даже если бы обтерли голыми руками общественный туалет изнутри!
Моя команда состоит из пятнадцати человек, которые встречают меня аплодисментами. Они приводят в активное движение скуловые мышцы, обнажая зубы и десны, и я отшатываюсь, прежде чем понимаю, что они улыбаются мне. На столе для переговоров (он сделан из кленовой доски, залитой толстым слоем прозрачного эпоксидного лака) лежат несколько экземпляров «Торонто Стар» с моей физиономией на развороте.
Я все лучше овладеваю искусством выдергивать информацию из памяти Джона и поэтому без труда вспоминаю, что единственного парня, который не хлопает, зовут Стюарт. Он выглядит лет на десять младше меня и возглавляет производственный отдел.
– Нас замучили звонками, и чтобы справиться, мне пришлось посадить на телефоны стажеров, – говорит Стюарт.
– Э-э-э… хорошо, – бормочу я. – Как вообще у нас дела?
