– Послушай, когда мы соглашались работать с тобой, мы знали, как это будет выглядеть, – продолжает Стюарт. – Ты – Баррен. Мы – партнеры. Но мы потратили три недели на подготовку речи. Мы – команда, Джон! И мы делали не только видеопрезентацию. Мы корпели на текстом. Уделили внимание ссылкам. Можно сказать, что мы провели целое исследование! Предполагалось, что ты представишь фирму международному сообществу. Мы согласовали содержание речи, но ты проигнорировал одобренный вариант. Ты притворился, будто не заметил в зале никого из нас. А мероприятие, между прочим, имеет огромное значение и для всех нас, Джон! Кстати, устроители требует оплатить замену стекла, которое ты испортил…
Похоже, что Стюарт отдувается за остальных и для него все это – как болезненный нарыв, который необходимо вскрыть. Моя спонтанная реакция: бежать отсюда и никогда не возвращаться. Лучше бы мне выброситься из того злополучного окна, которое я исчеркал, чем согласиться с офисной политикой! Мне никогда прежде не доводилось ни за что отвечать, и я сейчас испытываю столь сильный приступ паники, что в состоянии думать лишь об одном: что сделал бы в такой ситуации мой отец?
– Передай организаторам конференции, что мы с радостью возместим ущерб, если при демонтаже не повредят мой эскиз, – заявляю я. – Мы повесим его здесь – пусть каждый клиент видит мою схему. А в зале находилось пятьсот человек, верно? Сколько народу читает «Торонто Стар»?
Один из партнеров поспешно находит информацию с помощью смартфона и показывает экран Стюарту.
– Триста тысяч в будние дни, – произносит Стюарт. – Пятьсот тысяч по выходным.
– Свяжись с редакцией и передай этим ребятам, что их издание в эксклюзивном порядке получит подробное изложение моей речи для воскресного выпуска. «Торонто Стар» может опубликовать все, что я должен был сказать, включая и подготовленные иллюстрации. Пятьсот человек в зале – против пятисот тысяч в городе! А если взять онлайн-публикацию, то цифры будут гораздо больше!
– И, конечно, под твоим именем?
– Под нашими именами. На худой конец, пусть укажут Тома Баррена в заголовке, но мы потребуем, чтобы в первых строках перечислили всех, кто работал над материалом.
– Погоди… ты сказал: Том Баррен?
– Нет, – усмехаюсь я. – Разве? По-моему, нет. Но если я оговорился, то прошу прощения.
– Ты… просишь прощения? – изумляется Стюарт.
– Да, – подтверждаю я.
– Я никогда не слышал от тебя ничего подобного! Эй, послушайте, а Джон хоть раз перед кем-нибудь извинялся?
Онемевшие, растерянные партнеры дружно качают головами.
– Джон, мы беспокоимся за тебя, – продолжает Стюарт. – Ты загремел в больницу. Ведь как было: минуту назад ты стоял посреди стройплощадки, давал задание прорабу, ругал заказчика за отсутствие фантазии и вдруг упал в грязь и забился в конвульсиях. Именно я вызвал «Скорую».
– Я в полном порядке, – отмахиваюсь я.
– Ты же не забыл, что каждый из нас попрощался с прекрасной работой ради того, чтобы присоединиться к тебе? Мы – команда, и мы верим, что ты видишь будущее архитектуры, как никто другой. Джон, мы не справимся без тебя. Если у тебя имеются проблемы со здоровьем – мы не требуем, чтобы ты делился с нами своими секретами. Мы только просим, чтобы ты держал нас в курсе дела.
– Я и сам не знаю, что тогда стряслось, – отвечаю я.
– Он не знает! – восклицает Стюарт. – Очередная фраза, которую я никогда от тебя не слышал. Вы всезнайка, Джон! Ты – самый чванливый и высокомерный поганец, какого мне доводилось встречать.
Я чувствую, что мои мозги раздуваются и вот-вот польются из ушей прямо на пол офиса. Я прижимаюсь лбом к прохладной эпоксидной поверхности стола и ощущаю, как по моим бокам обильно стекает пот. Я всю жизнь сознательно избегал ситуаций, в которых ко мне могли обратиться за ответами на вопросы.
– Ты прав, – соглашаюсь я. – Я знаю, как должно выглядеть каждое здание в Торонто. Каким должен быть каждый город на планете. Мы сильно отстали от того уровня, на котором нам бы давно следовало находиться. Но это уже явный перебор – я не могу исправить мир целиком и полностью.
– Джон, никто не ожидает от тебя неподъемных дел, – произносит Стюарт.
– Я беру отпуск на неопределенный срок, – заявляю я. – С нынешнего дня.
– Эй! – вскидывается Стюарт. – У нас – полдюжины проектов в работе. После твоей, так сказать, речи поступило несколько сотен предложений о сотрудничестве. А концертный зал в Чикаго? Мы обещали на следующей неделе представить твой проектный замысел.
– Я заскочу в выходные и закончу набросок. Киньте необходимые документы мне на стол – я подпишу. А потом крутитесь сами.
Покидая офис, я забываю, что дверь не открывается автоматически, и ударяюсь носом с такой силой, что сосуды передней носовой перегородки лопаются. Я оставляю пятно крови на стекле и не оглядываюсь. В голове у меня пульсирует боль и что-то еще – туго сжатый моток ярости, захороненной чересчур глубоко для того, чтобы удержать меня.
Теперь я разрушаю то, что создал Джон, но мне плевать, потому что все это – ложь. Я не гений, не провидец, не лидер и не гуру.
Мои партнеры заблуждаются и пребывают в неведении по поводу моей персоны.
Я – ничто и всегда был ничем и никем.
83
Я приглашаю Пенни в гости к своим родителям. Увидев их боготворимую тщательно продуманную книжную коллекцию, Пенни громко ахает и всплескивает руками. Мама узнает родственную душу, и уже через минуту женщины горячо обсуждают достоинства различных видов книжного переплета Викторианской эпохи.
Я понимаю, что остался не у дел – сегодня вечером я не смогу сказать ничего, что кому-либо покажется любопытным.
Положение ухудшается за обедом, когда подают рататуй, приготовленный по эксцентричному рецепту, которым отец разжился на конференции в Тулузе. Пенни принимается расспрашивать его о книге насчет путешествий во времени. Грета страдальчески и совсем по-детски стонет, а папа краснеет и пытается деликатно выяснить, не смеется ли гостья над ним. Пенни уверяет, что обожает фантастику и хотела бы узнать его мнение на эту тему.
Отцу, собственно, ничего и не требуется, чтобы у него развязался язык. Одобрительные взгляды с моей стороны и пара бокалов пино-нуар довершают дело, и он признается Пении в навязчивой идее, которая тайно владела им с юности.
Мне смешно: ведь еще совсем недавно он произносил заумные научно-фантастические термины шепотом. Отец как будто опасался, что, заговори он в полный голос, в дом вломится полиция и арестует профессора за Преступления Против Серьезной Физики! Мой отец из другого мира всегда разглагольствовал с высокомерной напыщенностью, презрительно снисходя к окружающим и не скрывая скуки. Пожалуй, он был уверен, что любое его слово достойно максимального восхищения, но для того, чтобы кто-то (кроме него, разумеется) понял сказанное, требуется особая умственная энергия. А если его речи недоступны простому смертному, то говорить с жалким собеседником в принципе не стоит.
