Когда я увидел его в шестьдесят пятом году, ему уже исполнилось сорок два. Значит, теперь ему девяносто три. У него такое же удлиненное лицо и крючковатый нос, хотя на переносице появилась россыпь мелких кровоподтеков от лопнувших сосудов. Полные некогда губы истончились, кожу избороздили морщины, вьющиеся волосы побелели и поредели. Но над трехцветными глазами так же нависают густые брови.
Я молча таращусь на него, а он отвечает мне довольной усмешкой.
Это Лайонел Гоеттрейдер.
– Наконец-то! – произносит он.
105
Итак, Лайонел Гоеттрейдер реален, жив и давно ждет меня.
– Рад знакомству, мистер Баррен, – изрекает он. – Я – Лайонел Гоеттрейдер. Полагаю, вы приехали, чтобы побеседовать о путешествиях во времени.
С того момента, когда я покинул Сан-Франциско, я старательно репетировал фразы, которые мне следовало сказать Лайонелу Гоеттрейдеру. Я ведь хотел убедить его, что я не сумасшедший. Но я не рассчитывал, что мне вообще не придется объясняться!
Признаюсь, еще на борту самолета я побаивался, что при виде столь важной для моего мира персоны я впаду в ступор и буду невнятно бормотать. К счастью, мне столько раз доводилось видеть ученого в имитационных моделях, что сейчас я почти не паникую. Похожее ощущение бывает, когда случайно встречаешь в магазине родителей твоего школьного друга – сильнее всего удивляет то, насколько сильно люди постарели…
– Для меня знакомство с вами – огромная честь, сэр, – говорю я.
Я протягиваю руку, и по его лицу пробегает едва заметная дрожь. Он встревожен, но не подает виду, а просто берет мою руку и легонько встряхивает. Я отвечаю на его рукопожатие.
Затем он жестом приглашает меня войти в дом следом за ним. Я обращаю внимание на его странную походку – одновременно твердую и какую-то текучую. Его ноги обмотаны прозрачными лентами из тонких проводов, равномерно спускающихся к лодыжкам.
– Это помогает мне ходить, – объясняет Лайонел. – Не стану утомлять вас подробностями, но здесь задействовано электрическое возбуждение мускулов, осциллирующее воздействие на равновесие и еще небольшое влияние на силу тяжести. Мое изобретение. Как и все остальное.
Этажи хитроумного дома (отмечу, что в длину он гораздо больше, чем в ширину) соединены между собой эскалаторами с гибкой поверхностью из мелких плиток. Я понимаю, что это позволяет обеспечить передвижение человека с ограниченными возможностями, не жертвуя архитектурным стилем.
Мы оба располагаемся в креслах, которые в первый момент чуть-чуть провисают, а потом неощутимо обретают форму, которая максимально соответствует позе сидящих. Я пытаюсь пошевелиться, поерзать, но мне не удается найти более удобного положения, и в итоге я сдаюсь.
Лайонел прикасается к сенсорному экрану, вмонтированному в его многоцелевое кресло. Робот-бармен, парящий на воздушной подушке, наливает нам напитки через один из множества своих крошечных носиков.
Бурбон экстатически хорош – дымный, резкий. Мне хочется обнять восхитительного робота. От спонтанной демонстрации порождений технического гения, совершающейся столь непринужденно, у меня слезы наворачиваются на глаза.
Настоящее волшебство!
Лишь здесь, из всех мест, где я побывал, очутившись в этом искаженном кривым зеркалом мире, я впервые почувствовал себя как дома.
– Давайте сразу внесем ясность – просто на всякий случай, – начинает Лайонел. – Вы были у меня в лаборатории 11 июля 1965 года в день моего неудачного эксперимента. Я видел вас, хотя лишь одно мгновение, и вы выглядели практически так же, как и сейчас.
– Верно, – признаюсь я. – Вы совершенно правы.
Лицо Лайонела смягчается. Похоже, он испытал облегчение поскольку, наконец-то узнал наверняка, что у него не было галлюцинаций! Я узнаю это выражение, потому что точно так же выглядит и моя физиономия.
– Я очень долго ждал встречи с вами, – продолжает Лайонел.
– Как вы догадались, что я попал в вашу лабораторию из другого времени?
– Это был единственный разумный ответ, – пожимает плечами он.
– Ваш подход к определению разумности не таков, как у большинства, – замечаю я.
Лайонел смотрит в окно, откуда открывается потрясающий вид на море под обрывом. Он потягивает бурбон и щурится, когда крепкое спиртное щиплет язык.
– Эксперимент должен был получиться, – ворчит Лайонел. – Я рассчитал самые мельчайшие ошибки. Мои вычисления были точны. Но что-то пошло не так, как надо. Случилось что-то необъяснимое, сверхъестественное. Ну а вас я видел собственными глазами. Даже если принять во внимание искажения визуального или когнитивного восприятия из-за энергии, выпущенной моим устройством, можно не сомневаться в том, что я увидел кого-то реального. И не забудьте про показания приборов, которые зафиксировали слабый след неизвестного типа радиации!.. Я спас измерительное оборудование из обломков лаборатории и занялся решением проблемы. Позже я опять его включил, и приборы снова уловили тот тип радиации…
– Что вы включили? – уточняю я.
– Устройство, конечно.
– То есть Двигатель Гоеттрейдера?
Лаойнел изумленно глядит на меня. Вероятно, он хочет спросить, что означает термин «Двигатель Гоеттрейдера», но ведь факты говорят сами за себя!
Он улыбается. Очевидно, что Лайонел – не из тех, кто склонен постоянно расплываться в улыбке.
– Я пытался отгадать, как ваш народ назовет мое устройство, – хмыкает он.
– Мой народ? – повторяю я.
– Люди будущего. Разве вы не оттуда?
– Я из настоящего, – возражаю я. – Только из иного настоящего. Другого темпорального вектора. Того, где ваш эксперимент завершился удачно. Точнее, превзошел самые смелые ваши ожидания. Ваша машина, которую мы называем Двигателем Гоеттрейдера, стала прорывом в технологической революции. Двигатель преобразовал наш мир.
– Именно поэтому я и создал его, – соглашается он. – Это было моей мечтой.
– Она должна была осуществиться, – говорю я.
– Да, – кивает он. – Вернее, и да и нет. Утром, после того несчастного случая, я сбежал из больницы и пробрался в лабораторию. Я боялся, что мою машину могут уничтожить, и не мог этого допустить! И я твердо решил выяснить, что случилось в момент эксперимента. Я хотел заменить опытный образец ранним прототипом – фальшивкой, которую никто, кроме меня, не смог бы признать таковой. И представьте себе, мое устройство не пострадало! Аккумулятор был цел. Я собрал аккумулятор очень высокой емкости, который мог выдержать любое количество энергии, произведенной во время эксперимента. Когда я его проверил, он оказался полон. И я, разумеется, сообразил, что авария не помешала моему устройству работать.
Электроснабжение отключили, кабинеты опечатали. Повезло еще, что эксперимент пришелся на воскресенье, когда помещения наверху пустовали, поэтому пострадало лишь семнадцать человек, а не несколько сотен. Но батарея аккумулировала много энергии, и я мог привести машину в действие снова! Я вынес оборудование наружу, спрятал его и провел тщательную диагностику, перед тем как включить прибор. Я нашел серьезный недостаток в конструкции. Если бы устройство с первого раза заработало, как предполагалось, то произошел бы скачкообразный выброс радиации, который, вероятно, убил бы присутствовавших в лаборатории. Я трудился день и ночь, опасаясь, что в любой момент могут явиться власти, которые сведут на нет все мои усилия. Но никто не пришел. Наверху ждали результатов проверки, которые гарантировали бы, что здание не получило опасного радиационного заражения. В общем, я сумел собрать машину и включить ее. Она стала безупречной! Кстати, она работает до сих пор.
