Предполагалось, что Лайонел вернется в Данию, но ученый сделал иной выбор. Он погрузил Двигатель на судно и уплыл из Сан-Франциско в Гонконг.
И там, практически в полном одиночестве, Лайонел Гоеттрейдер создал будущее.
108
Лайонел помалкивает о том, почему мы едем к складу в Чайване. (Не сомневаюсь, вы уже давно обо всем догадались, но я хочу поддерживать напряжение в повествовании – и потому буду следовать его пристрастию к драматизму.)
Мы попадаем в пробку, образовавшуюся из-за местной демонстрации в поддержку демократии, и еле ползем, что приводит Вэня в бешенство. Громила без остановки ругается на кантонском диалекте, да так, что лобовое стекло забрызгано слюной.
Когда Лайонел очутился в Гонконге, он видел перед собой цель – настолько технически передовую, что она казалась ему абсурдной. Тем не менее он с жаром принялся за работу. Ученому предстояло внедрить в жизнь бесчисленное множество инноваций, которые и должны были подвести его к очередному этапу деятельности.
Жить по-другому он не умел.
Разумеется, метод непрерывных проб и ошибок играл здесь огромную роль, но у Лайонела не было выбора. Да и кто, кроме него, мог всем этим заниматься? Ведь только у него имелся Двигатель Гоеттрейдера – источник чистой энергии, обеспечивающий бесперебойную круглосуточную работу любого устройства.
Очевидно, что здесь Лайонел Гоеттрейдер не сделал свое гениальное изобретение доступным для остального мира. У него не было стимула в виде неизбежного мученичества, которое озаряло его будущее, словно луч маяка, пока его плоть разъедала острая лучевая болезнь, причиной которой и стала его собственная недоработка.
И хотя Лайонел был спасен от столь благородного жеста, его триумф не состоялся: ему помешали обстоятельства и «человеческий фактор».
Услышав такие речи, я невольно напрягся. Естественно, Лайонел не был лишен тщеславия, как и – кто бы мог подумать? – Виктор Баррен.
Вот, что действительно раздражало и смущало меня, пока мы с Лайонелом Гоеттрейдером торчали в пробке – он сильно походил на отца. Не моего папу из этого мира, сердечного и доброго чудака-профессора – а моего настоящего отца.
Прибыв в Гонконг, Лайонел изобрел… да, в общем, все. Когда ему понадобилось изменить траекторию технического развития, он создал холдинговую компанию, через которую втихомолку продавал некоторые из своих патентов и устройств в обмен на материалы и беспроцентные кредиты. Через подставные компании он развивал секретные, односторонние отношения с титанами передовых отраслей промышленности. Сейчас его приборы встретишь везде. Это и есть современный мир. Красная нить в ткани цивилизации. Он – безымянный всемогущий волшебник, скрывающийся под занавесом обыденной жизни.
Досадно, что он не продавал свои лучшие разработки – но в данной ситуации ему это и не требовалось: Лайонел и так получал все, что хотел, и не стремился раскрывать свои секреты. Кстати, его изобретениям не было конца: они постоянно сменяли друг друга на иератической лестнице. Например, в доме Лайонела уже не найдешь электрических проводов, потому что пару десятилетий назад он начал использовать электрические поля. Пятнадцать лет назад он отказался от электроники и перешел на фотонику, которую пять лет спустя заменил экспериментальной поляритоникой.
Зато всю остальную работу по созданию современной цивилизации из отходов своей деятельности Лайонел передал человечеству.
Я думал, что мой мир совсем потерян, но выяснилось, что я ошибался. Он был надежно спрятан в крохотном потаенном закоулке планеты. Лайонел Гоеттрейдер создал и взлелеял его, но был совершенно не заинтересован в том, чтобы открыто пригласить туда простых смертных.
109
Очень легко растеряться, столкнувшись с наслоениями самомнения, раздражения, тщеславия и ожидания, которые угадываются в его тоне. Лайонел явно стремится доминировать, но у меня быстро складывается впечатление, что он отчаянно нуждается в моем одобрении и благоговении. И, пожалуй, Лайонел не может удержаться от намеков на то, что он весьма недоволен столь долгими поисками. Я практически ощущаю пропасть черного ужаса, сквозящую в его словах.
Я знаком с черным ужасом не понаслышке: я сам чувствовал его во время последней встречи с Пенни.
Это четкая боязнь того, что сведения, которые поставляет мне мозг, иллюзорны, и во мне просто произошла сверхсерьезная поломка. В такие минуты думаешь, что тебе уже не разбить призрачный барьер самооправдания, который является защитой от твоей же собственной дефектной проводки. Что, если я – Двигатель Гоеттрейдера с неисправимым дефектом, и вместо энергии произвожу витиеватый бред, который отравляет меня, как выброс радиации?
Дело в том, что мне чрезвычайно не хватает Пенни. Я постоянно думаю о ней. Я похожу на подростка, впервые охваченного любовной страстью, но – проклятье! – мне крайне трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме нее. Случившееся с нами было так неожиданно, и теперь, когда я не знаю, будет ли продолжение у нашей истории, меня гнетут тоска и чувство утраты.
Я сижу в супермобиле с самым умным человеком на Земле, ключом ко всему, что я искал, и он везет меня в секретное логово, но мой разум почти ничего не воспринимает. Безжалостное неустройство моего мозга все время заставляет меня покидать настоящее и перескакивать в прошлое, например, к тем мгновениям, когда я впервые поцеловал Пенни. Память точно сохранила ощущение соприкосновения наших ртов, обоюдное движение челюстей, пока мы искали наилучшее положение, ее верхнюю и мою нижнюю губу, щетину на моем подбородке, грубо цеплявшую ее нежную кожу…
Если Лайонел намерен сидеть на мешке с сокровищами, как персонаж волшебной сказки – на здоровье! Я же хочу только одного – чтобы Пенни вновь стала доверять мне.
Мое горло липким комом стискивает тревога. Неужели исход дела связан с девяностотрехлетним стариком, сидящим рядом со мной? Да, так и есть. Прошу прощения, если мои слова кажутся жестокими, но когда Лайонел злорадно сообщает, что соизволил предоставить миру сотовую связь и Интернет (правда, он вручил эти технологические новшества людям через несколько десятков лет после того, как изобрел их) – я думаю лишь одно: может, Лайонел тоже сумасшедший? Вдруг я нахожусь в эпицентре коллективного помешательства, вроде того, при котором фанатики-сектанты корчатся на полу и болтают на неведомых языках? Что, если мы страдаем от уникального психического расстройства, заставляющего нас думать, что мы происходим из альтернативной техноутопии и наши персоны крайне важны для мироздания?
Что, если встреча с Лайонелом не доказывает мою правоту, а лишь означает, что мы оба заблуждаемся?
110
Мы подъезжаем к складу в Чайване, Вэнь выходит из автомобиля и осматривает периметр. Лайонел теребит пуговицу на рубашке. Нитки начинают понемногу расползаться.
– Знаете, меня удивляет одна мелочь, – произносит он. – Почему вы упорно называете мое устройство «Двигателем»?
