Результаты были бы непредсказуемы.
До этого момента его поездки в прошлое совершались последовательно и, похоже, никак не сказывались на мире. Теперь же задуманное им предусматривало иное: сам пространственно-временной континуум мог завязаться в тугие узлы. Зато эффект мог оказаться чрезвычайно мощным – и Лайонел мог спасти любимую женщину.
Поэтому он сделал то, что сделал бы каждый из вас, если бы были убиты горем и обладали машиной времени.
Лайонел Гоеттрейдер совершил чудовищную глупость.
115
Причиной того, что случилось с ней, стали перемещения во времени.
Не знаю, надолго ли у вас хватит терпения выносить мои туманные фразы по поводу физических основ хрононавтики, но мне нужно кое-что прояснить: метод перемещения во времени, открытый Лайонелом, не совпадал с тем, который разработал мой отец. Они оба сумели переместить человека в прошлое, но пошли абсолютно разными путями.
Но две расходящиеся дороги все-таки вели к одной и той же цели.
А теперь давайте я расскажу вам о главном различии. Итак, я переместился в дату, предшествующую моему рождению, и случайно создал новый вектор времени, исходящий из данной точки, тогда как Лайонел путешествовал в пределах своей собственной жизни, попадая в различные географические места планеты. А это означало, что он одновременно существовал в двух разных местах.
Поэтому ему потребовалось много времени, чтобы узнать то, что я понял сразу: путешествие во времени дурно влияет на мозги. Тело более или менее справляется, но в сознании случается когнитивный конфликт.
Сначала тебе кажется, что ты в полном порядке. Голова прекрасно справляется с диссонансом. Можно даже допустить, что это – основное предназначение твоего мозга. Каждое мгновение сознательного бытия твои органы чувств поглощают ужасающие объемы информации, и, чтобы ты мог нормально функционировать, твоим полушариям надлежит аппроксимировать весь массив и разложить его по полочкам.
Это позволяет тебе сосредоточиться, отодвигает на периферию ненужные стимулы и при помощи феерических эвристических хитростей дробит огромные потоки сенсорной информации на приемлемые куски.
Прямо как в кино! Вы же в курсе, как это работает, верно? То, что мы воспринимаем как движущееся изображение, является серией последовательных неподвижных картинок, которую мы интерпретируем как движение благодаря инерции зрения и стробоскопическому эффекту. Мозг обладает потрясающей способностью связывать данные между собой – поэтому, в частности, картина может создавать великолепную иллюзию жизненности, когда рассматриваешь ее издалека, но стоит подойти ближе, и она распадается на разбросанные по холсту пигментные пятна.
Таким же образом звуки отдельных инструментов оркестра сливаются в симфонию.
Метод перемещения во времени, открытый Лайонелом, не требовал, чтобы его мозг вскипел от напряжения, пытаясь разобраться с потоком информации. Все было просто и логично, и Лайонел воспринимал свои поездки в прошлое как события настоящего.
Поэтому, если Лайонел покидал настоящее в восемь часов вечера и проводил сто двадцать минут в прошлом, то он возвращался в настоящее несколько позже – конечно, уже в десять часов. Он выбрал такое распределение времени, чтобы стареть должным образом. Кроме того, его мозг не сталкивался с удвоением чувственного восприятия. Когда Лайонел «приезжал домой», его воспоминания о прошлом не ощущались как прошлое. Ему казалось, что он телепортировался в иное место, находившееся в другом часовом поясе. Вот только данный часовой пояс был в прошлом.
В итоге его воспоминания имели верную хронологию.
А Урсуле повезло меньше.
Лайонел не складировал заново свой накопленный опыт, а с Урсулой происходило именно это, что разрушило ее мозг. Конфликт временных потоков разъедал структурную целостность ее нервных барьеров. Любовники лишь пытались обезопасить ее брак, для чего использовали определенные часы, когда было точно известно, что им ничего не грозит, но каждый раз, когда Лайонел встречался с Урсулой, ее мозг «переписывал» свежую информацию поверх старой.
Непосредственный эффект был незначительным. Совокупный – разрушительным. Ее блестящий, всеобъемлющий ум – то, что сильнее всего привлекало к ней Лайонела, то, что сделало ее Урсулой, – начал распадаться. Ни одному человеку еще не приходилось испытывать столь многократно повторявшуюся замену мелких частей воспоминания. Пытаясь преодолеть неприятное явление, мозг Урсулы принялся формировать склеротические бляшки. Они укрывали «поврежденные» участки серого вещества струпьями, подобными по структуре белка тем анормальным неврофибриллярным переплетениям, что образуются при болезни Альцгеймера.
За долгие годы их вневременного романа амиосклеротические бляшки перерождались в злостный яд – раковые клетки, скрытые глубоко в центрах памяти мозга Урсулы. (Отмечу, что эти бляшки были совершенно неизвестны современной неврологии, поскольку случай Урсулы, естественно, оказался уникален.) Они не влияли на повседневную деятельность женщины, пока не достигли пределов своего гнезда и не устремились в новые владения.
Урсула понимала, что гибнет. Она чувствовала, как ее изощренный тренированный ум обрушивается внутрь себя, словно заброшенный сарай на заднем дворе. В последние месяцы она делала свидания краткими и максимально чувственными, желая скрыть правду от Лайонела. Она не говорила ему о том, что проходит курс химиотерапии. Она очень опасалась того, что он мог бы сделать, узнай он правду.
Она хорошо знала Лайонела.
116
На другой стороне планеты сейчас царит глубокая ночь. Да уж, перетасованные часовые пояса делают свое дело… Думаю, у Пенни есть время, которое она может сполна потратить на то, чтобы хорошенько поразмышлять о случившемся. Интересно, что она делает? Наверняка лежит в кровати. Утром она откроет магазин, поздоровается с посетителями, расставит по местам книги, закажет какие-нибудь новинки и будет вести себя так, как будто ничего не произошло.
Кстати, крепко ли она спит или мается от бессонницы? Лучше или хуже стало ей от моего отсутствия? Как я могу неопровержимо доказать ей, что Джон никогда не вернется?
Мне требуются ответы, но от Лайонела я получаю только информацию. Я ожидал встречи с тем Лайонелом Гоеттрейдером, который умер в шестьдесят пятом году – самоотверженным гением, чьи ошибки, неудачи и страдания вписали золотыми буквами в биографический канон. Но сейчас я просто гляжу на усталого старика, измученного временем. Его лицо – не лик статуи.
И чем больше он говорит, тем меньше я доверяю ему.
Вероятно, Пенни сообразила бы, как отреагировать на его признания. Она-то смогла бы продемонстрировать тактичное сострадание, уважение и любопытство. И, возможно, поверила бы ему. По крайней мере, та Пенни, которая существовала до того момента, как я вторгся в ее жизнь.
Полагаю, что запоздалое вторжение Джона создало очередную версию реальности, точно так же, как и мое путешествие во времени сотворило ту реальность, в которой я познакомился с Пенни в книжном магазине.
