Их глаза не сразу привыкли к режущему свету. Оно и хорошо, поскольку мозгам тоже требовалось время, чтобы привыкнуть. Когда свет погас, стало видно, что грибовидное облако поднимается немного в стороне от Венесуэлы, в нескольких километрах от берега.
– Демонстрационный взрыв? Чтобы было видно из Каракаса? – спросила Дина.
– И это тоже, – согласилась Айви. – Однако вчера сообщили, что ВМФ Венесуэлы в полном составе отправляется к Куру для наведения порядка. Готова поручиться, что у Венесуэлы больше нет ВМФ.
– А те, поменьше? Рядом с космодромом?
– Я бы предположила, что это боеприпасы объемного взрыва. Ущерб от них почти такой же, как от тактических ядерных зарядов, только без заражения стартовых площадок.
Айви высвободилась из объятий Дины и развернулась спиной к окну. Теперь они с Диной плавали лицом к лицу.
До Дины наконец дошло.
– Ты сказала, что лодка Кэла всплыла. Что она была на поверхности. И что он что-то знал. И ты теперь думаешь…
– Я знаю, – прошептала Айви одними губами.
Кэл получил приказ, непосредственно от Джей-Би-Эф, и запустил ядерную ракету. А скорее всего – и крылатые ракеты с боеприпасами объемного взрыва.
Окружающие считали, что за последний год Айви и Дина отдалились друг от дружки – вот только следует начать с того, что окружающие и подругами их никогда не считали. Не было смысла обращать внимание на то, что именно считают окружающие. Когда место Айви занял бойфренд Дины, проще тоже не стало. Однако их отношения никогда не были плохими. Всего лишь не самыми простыми.
Айви всегда была довольно разговорчивой, только сказать в данный момент было особенно нечего. Через несколько минут она все же смогла найти слова.
– Хуже всего то, что мне останется только память о нем, и я так старалась, чтобы это была добрая память. – Глаза у Айви были сухие, но голос – как если бы она плакала.
– Ты же знаешь, что у него не было выбора, – сказала Дина. – Командную иерархию пока никто не отменял.
– Конечно, я все понимаю, – ответила Айви. – И все-таки. Вот такого я не хотела.
– Мы же знали, что рано или поздно что-то такое произойдет… – начала Дина.
Ее радио запищало.
– Вот, кстати, к слову сказать…
– Это еще кто? – спросила ее Айви.
– Шон Пробст, – ответила Дина. – Он вернулся.
Айви на какое-то время задержалась в мастерской, пока Дина старательно отстукивала вторую часть своего отчета. К тому моменту, как Южная Америка скрылась из глаз, от горящих остатков Блокады народной справедливости на северо-восток протянулись длинные хвосты черного дыма, отбрасывая тень на морщинистую поверхность Атлантики. Над Куру снова зажглись яркие вспышки, однако теперь это были огненные струи твердотельных разгонных блоков, забрасывающих в небеса тяжелые ракеты.
– Пора за дело, – сказала наконец Айви. – Думаю, мне придется опять пересматривать таблицы.
– Думаешь, Кэл все еще наверху? И на связи?
– Сомневаюсь, – ответила Айви, и что-то в ее голосе подсказывало, что, будь Кэл на связи, она бы не знала, что ему сказать. – Вряд ли устав рекомендует после запуска ракет болтаться рядом и ждать, не случится ли чего.
Определенные аспекты культуры Облачного Ковчега вызывали у доктора Мойры Крю нарекания. Что это за жизнь, когда нельзя позавтракать в кафе, а после работы посидеть в пабе? Причина заключалась отчасти в перенаселенности, отчасти в трехсменном графике, из-за которого не было единого мнения, утро сейчас или вечер, отчасти в том, что Ковчег разрабатывали в спешке американские и русские инженеры, глухие к такого рода потребностям. Мойра несколько раз приятно беседовала на эту тему с Луизой и встретила полное понимание. Сошлись на том, что надо бы заняться этим вопросом, когда начнется Каменный Ливень и жизнь Ковчега более или менее войдет в колею. В мечтах Мойра видела себя хозяйкой подобного заведения – возможно, придется занять под него целую каплю, – только с расписанием работы пока не определилась.
Разумеется, она отдавала себе отчет, что у нее есть обязанности поважней: ответственность за то, как человечество и другие земные виды переживут катастрофу, лежала в основном на ее плечах. Она не может часами варить эспрессо и протирать столики. Кроме того, они пока не были готовы выращивать в космосе кофе и ячмень, а запасы растают – не успеешь оглянуться, так что основным напитком ее паба обещал быть растворимый лимонад. Однако мечта есть мечта. Пока же экспериментальным полигоном ей служила кофейная комната рядом с Парком. Просыпаясь каждый день в точка-восемь, Мойра добиралась до Х2, спускалась по спице в Т3, делала себе чашку ужасного кофе из вакуумной упаковки, плошку столь же ужасной овсянки и садилась за небольшим столом для собраний посередине Парка. Достаточно часто к ней присоединялись, протирая заспанные глаза, и другие представители третьей смены. К ним относился, в частности, Маркус Лойкер – как правило, ему некогда было распивать кофе в шумной компании, но для Мойры он иногда делал исключение. Иногда рядом присаживался Конрад Барт, иногда – Рис Эйткен, несколько раз заглядывала Фекла. Она была наиболее занятным экземпляром, причем сразу в нескольких смыслах. Выражаясь без обиняков, Фекла принадлежала к другой касте. Мойра, Дюб, Конрад, Рис и многие другие регуляры относились к числу людей, которые почти наверняка встречались раньше на конференциях, возможно, даже заседали в одном комитете. Фекла в их число не входила. Особенности ее карьеры – одна из немногих женщин на столь высоком счету в российской армии, олимпийская спортсменка, летчик-испытатель и космонавт – были достаточно любопытны, так что ее могли пригласить на научно-популярную конференцию, однако выступить там Фекла вряд ли смогла бы – из-за своего плохого английского и несколько грубоватых манер. Раны, которые она получила, когда выбиралась из неисправного «Лука», зашивали непрофессионалы. На Земле она сразу же попала бы в руки пластических хирургов, но на «Иззи» ей пришлось довольствоваться тем, что было. Мойра иногда жалела, что плохо владеет русским – ей хотелось выяснить у Феклы, что та думает о своей внешности. Шрамы на лице абсолютно не соответствовали идеалу женской красоты, к тому же Фекла по-прежнему стриглась коротко, что еще больше усиливало эффект. Несмотря на это – или, возможно, благодаря этому – Фекла выглядела, если называть вещи своими именами, довольно-таки сексуально. Как бы Мойре ни хотелось закрыть на это глаза. Впрочем, сексуальность – лишь одно из человеческих качеств, и глупо делать вид, будто ее не существует. Сама Мойра была более или менее гетеросексуальна. В молодые годы ей дважды доводилось спать с женщинами – один раз в английском Кембридже, другой – в массачусетском. Оба раза прошли прекрасно, она ничуть не пожалела, однако в итоге она и до, и после слишком много думала о гендере и ЛГБТ-теории, а сами события как-то стерлись из памяти.
Теперь, как Мойра ни старалась избегать подобных мыслей, ей казалось, что с Феклой все могло бы сложиться иначе. Вокруг сексуальных предпочтений Феклы была накручена целая история, сценарию которой позавидовала бы иная мыльная опера. Началось все примерно через месяц после ее спасения, в любовном треугольнике, если не четырехугольнике, участвовали как мужчины, так и женщины – отдельные передававшиеся из уст в уста подробности уже стали своеобразной частью истории «Иззи», однако Мойра в них не вникала. Через несколько месяцев Фекла стала в открытую спать с женщинами, вызвав волну аналитических рассуждений, комментариев и целую драму. Рассуждения в основном исходили от гендерных теоретиков; они подчеркивали тот не совсем удобный факт, что Фекла выглядела несколько мужиковато даже перед Олимпиадой, когда с ней поработали стилисты, а теперь и подавно. Тем самым каминг-аут Феклы (которого она, собственно, формально и не делала) лишь подтверждал сложившиеся стереотипы относительно женщин-спортсменок. Комментарии строчили в Интернете миллионы идиотов. А драма разыгралась в отношениях Феклы с другими русскими, которые к тому моменту составляли на станции довольно мощный блок. Со временем страсти поутихли – на Ковчег продолжали прибывать люди самых разных национальностей и сексуальных предпочтений, и у всех вокруг были более серьезные заботы. В итоге Фекла отдалилась от тех, с кем могла говорить на родном языке. Политкорректные леваки-интеллектуалы ожидали, что теперь она преобразится и также станет левачкой, однако Фекла сохраняла все то же отношение к порядку и дисциплине, которое сперва определило ее путь в скауты, а затем побудило взять Шона Пробста в захват. Мойра сидела напротив нее за столом, потягивала кофе, ковырялась в овсянке и гадала: знает ли Фекла, что в Интернете сейчас процветает целый жанр любительской порнографии, посвященный воображаемым садомазохистским актам между ней и Шоном?
