Однако самый славный период в чешском стеклоделии начался на рубеже XVII–XVIII веков, когда удалось создать так называемый «чешский горный хрусталь» — прозрачное тяжелое стекло, напоминающее существующий в природе минерал. Вскоре его научились гранить, шлифовать и украшать гравировкой, после чего прекрасные изделия чешских мастеров потеснили на рынке украшения венецианских ювелиров. Чешские стеклодувы и ювелиры становятся востребованными в других державах, они отправляются в Швецию, Голландию, Англию, где успешно конкурируют с итальянскими мастерами. В Россию в XVIII веке перебралось столько чешских стекольщиков, что власти даже издали в 1772 году специальный указ, предостерегая мастеров от «русских соблазнителей», которые хотят переманить к себе чуть ли не всех стекольщиков страны.
В том же XVIII веке стекольное художество получило новый импульс, связанный с производством хрустальных люстр и богато украшенных зеркал. Люстры (разумеется, еще не электрические, а предназначенные для свечей) пользовались огромным спросом, ими украшали королевские дворцы в Париже, Лондоне, Петербурге, Вене. За властительными особами потянулись дворяне, тоже желавшие, чтобы в их домах пламя свечей дробилось и играло радужным светом в хрустальных подвесках. Накануне коронации Марии Терезии в Праге был создан новый тип люстр (его так и назвали — «Мария Терезия»); кстати, эта модель, уже в электрическом варианте, выпускается до сих пор. Пройдет совсем немного времени, и всевозможные люстры из богемского стекла украсят театры Праги и здание римской оперы, миланскую «Ла Скала» и гостиницу «Уолдорф Астория» в Нью-Йорке, а также соборы, правительственные резиденции и множество других мест по всему миру.
Во второй половине XX века чешские мастера научились создавать стеклянные скульптуры и изделия, которые можно назвать картинами. В 1958 году Станислав Либенский и Ярослава Брыхтова продемонстрировали на Всемирной выставке в Брюсселе целую стену из стекла, где стеклоблоки были украшены так называемыми «звериными мотивами». Эта уникальная работа чешских мастеров была удостоена специальной премии.
И напоследок рекомендация чисто практического характера. Хотя в Праге несколько магазинов, где можно купить богемское стекло, но мы советуем вам обязательно посетить фирменный магазин «Богемия кристалл гласс» на Парижской улице, 2. Правда, изделия, которые там продаются, стоят довольно дорого. Ну и что? Любоваться ими можно бесплатно.
Эпилог
Рассказывает Михаил Ахманов: 1992 и 2010 годы, последние визиты в Прагу
Так получилось, что в 1992 году мне посчастливилось дважды побывать в Чехословакии. В мае я отправился с докладом на очередную научную конференцию в Оломоуц. И хотя книга наша посвящена Праге, однако и Оломоуц достоин того, чтобы сказать о нем несколько слов. Это древнейший чешский город, по одной из гипотез историков, основанный на месте самого северного лагеря римлян, который находился тут еще во II веке нашей эры. Во всяком случае, в VI веке здесь уже совершенно точно существовало славянское поселение, а первое письменное упоминание об Оломоуце относится к 1055 году.
Город лежит на обоих берегах реки Моравы, около брода, по которому в X–XI столетиях проходил путь, связывавший Восточную Европу с Западной. В середине XII века здесь был воздвигнут замок, а в XIII веке Оломоуц стал королевским городом и долгое время являлся столицей Моравии. Естественно, что с ним связано немало событий чешской истории, самым известным из которых стала загадочная гибель юного Вацлава III: ведь именно здесь, в 1306 году, во время подготовки похода на Польшу, был убит последний король из династии Пршемысловичей.
По обилию старинных зданий и исторических памятников Оломоуц считается вторым после Праги городом в Чехии — так, во всяком случае, говорили мне местные патриоты. Действительно, во многом этот город не уступает столице — здесь имеются своя Вацлавская площадь и другие площади, украшенные чудесными фонтанами, а также дворец королей Пршемысловичей, кафедральный собор святого Вацлава, костел святого Мауриция (Маврикия) с удивительными башенными часами, костел Девы Марии Снежной и множество иных церквей. Здесь есть интересные музеи, тут можно посетить знаменитую выставку цветов, а Оломоуцкий университет, второй из старейших в Чехии, основан в 1573 году, всего на какие-то двести двадцать пять лет позже Пражского (ныне он носит имя Палацкого).
В Тридцатилетней войне Оломоуцу сильно не повезло: город был захвачен шведами, которые удерживали его целых восемь лет. За это время христолюбивое протестантское воинство подчистую разграбило Оломоуц и почти полностью его разрушило. Многое, правда, потом восстановили, но ряд зданий, костелов и других исторических памятников относится уже к XVII–XVIII столетиям, например, костел, названный в честь моего небесного покровителя святого Михала (Михаила). После бедственных событий Тридцатилетней войны роль моравской столицы перешла к Брно; сейчас в Оломоуце сто с лишним тысяч жителей, а в Брно — вчетверо больше.
Планировка города очень любопытна; его центр окружен парками, которые переходят друг в друга: парк Сватоплука Чеха — в парк Сметаны, тот — в парк Безруча и так далее. Возможно, я ошибаюсь, но мне запомнились такие цифры: вроде как длина этих парков составляет несколько километров, а ширина — от трехсот до пятисот метров. Все, что внутри парковой зоны, это седая почтенная древность: именно там находятся костелы, соборы, дворцы, музеи, университет и чудесные площади с фонтанами. Все, что располагается снаружи парков, считается новостройками, даже если дома там были возведены в XIX веке. Да уж, Оломоуц по праву считается сокровищницей старины!
В ноябре 1992 года я снова приехал в Прагу. Помнится, передо мной тогда стояли две задачи: навестить в Пльзене, в НИИ концерна «Шкода», Ярослава Фиалу, передать ему наши программы на опытную эксплуатацию, а затем сделать то же самое в Праге, в Институте атомной физики. Наше ленинградское объединение «Буревестник» снабжало рентгеновской аппаратурой нефтехимические предприятия Румынии, вузы и НИИ Болгарии, Венгрии, Польши и ГДР, но наиболее тесные связи установились за долгие годы с Чехословакией. Здесь работали самые квалифицированные специалисты, они активно сотрудничали с европейскими странами, с Канадой и США, часто устраивали симпозиумы и конференции, на которые приглашали иностранных ученых, и чехословацкая наука была, как говорится, на высоте.
Так вот, дело было в 1992 году, на дворе стоял ноябрь. В Петербурге это мрачный месяц: небо серое, низкое, постоянно идут дожди, парки усыпаны бурыми листьями, и все застыло в ожидании первого снега. Иногда снег ложится сразу и надолго, а временами не спешит, укроет землю на день-другой и исчезнет, оставив грязь и лужи. Но в Праге было солнечно, листва еще только начала опадать, и склоны холмов на левом берегу Влтавы оделись в багрянец и золото. Помню, что в тот раз я не ходил в музеи и даже не заглянул в магазин русской книги, а бродил в свободные вечера по Малой Стране, по Старому и Новому Городу, любовался пражской осенью, стоял на Карловом мосту, глядя на неторопливые речные воды. Признаться, меня мучило предчувствие, что теперь я долго не увижу Прагу, и основания для этого были: на родине творилось что-то непонятное, прошлым летом случился путч ГКЧП, словно Россия вдруг стала Аргентиной или Парагваем; рубль падал, мой институт, как и другие научные учреждения, балансировал на грани пропасти, и, похоже, будущее ничего хорошего не сулило.
