Заканчивая разговор о святом Вацлаве, обратим взор в прошлое и перечислим князей, которые правили чешскими землями в самом конце IX и в X–XI веках, а также укажем степени их родства:
около 870–894 гг. — Борживой (Буревой, супруг святой Людмилы) — первый чешский князь, который был не легендарной, а исторической фигурой;
894–905 гг. — Спитигнев I, старший сын Борживоя (по некоторым данным умер не в 905, а в 915 году);
905–921 гг. — Вратислав I, младший сын Борживоя, отец святого Вацлава;
922–935 гг. — Святой Вацлав;
935–967 гг. — Болеслав I Жестокий, младший брат и убийца Вацлава;
967–999 гг. — Болеслав II Благочестивый, сын Болеслава I;
999–1002 гг. — Болеслав III Рыжий, сын Болеслава II;
1002–1003 гг. — Владивой (не Пршемыслович);
1004–1012 гг. — Яромир, младший брат Болеслава III;
1012–1037 гг. — Ольдржих, младший брат Болеслава III и Яромира;
1037–1055 гг. — Быстислав, сын Ольдржиха;
1055–1061 гг. — Спитигнев II, старший сын Быстислава;
1061–1092 гг. — Вратислав II, младший сын Быстилава.
Интересно, что потомки Пршемысла были мужами плодовитыми, и, если отсутствовал сын-наследник, положение всегда спасали младшие братья, которым и передавалась власть — разумеется, вместе с Пражским Градом. Случился, однако, неприятный эпизод с Болеславом Рыжим, который так ревностно насаждал христианство и укреплял свою власть, что некоторые знатные паны этого не вынесли: собрали ополчение, изгнали Болеслава из страны, а князем поставили Владивоя, не из рода Пршемысла. После его смерти Болеслав попытался вернуть власть, но не получилось — Болеславу предпочли его младших братьев Яромира и Ольдржиха. Все эти князья сидели в Праге, объединяли под своей властью чешские земли и считались вассалами властителей Священной Римской империи. В XI веке среди них даже появился король: в 1086 году по воле императора Генриха IV королевский титул был пожалован князю Братиславу II. Но в те далекие времена Чехия еще не стала королевством, ибо титул правителя был личным, а не наследственным.
Глава 5
Рассказывает Владо Риша: Прага моего детства
Я не коренной пражанин (или, как говорят чехи, «пражак»), а родился в Восточной Словакии, в живописном городке Рожнява. Можно сказать, на другом конце страны, что существовала еще недавно и называлась Чехословакией. Мой отец был офицером, а судьба военного человека всюду одинакова — служить там, где прикажут. Так что нашей семье часто приходилось перебираться с места на место. Иной раз во время очередного переселения мы проезжали через Прагу, а еще в те детские годы бывал я в столице, когда мы отправлялись к бабушке — она жила в городке Кралупы, в тридцати километрах от Праги.
В Праге мы оказались после того, как отец вернулся с годичной стажировки в одной из военных академий Ленинграда, и его перевели в столицу. Мне было тогда девять лет, и к этому времени, концу пятидесятых — началу шестидесятых годов, относятся мои первые отчетливые «пражские» воспоминания. Мы жили неподалеку от Вышеграда, и, когда бабушка приезжала к нам, я ходил с ней гулять в вышеградский парк. Бабушка всегда брала с собой много мелочи, так как непременной целью наших прогулок был костел святых Петра и Павла, что венчает вышеградский холм. Никто в нашей семье не был религиозен, но в костеле имелась диковина, безмерно притягательная для ребятишек: фигурка-копилка для сбора пожертвований. Она изображала сидящего негритенка, и стоило бросить в нее монетку, как негритенок начинал довольно кивать головой. Я любовался этим чудом до тех пор, пока у бабушки не кончалась мелочь.
Военное ведомство, в котором работал мой отец, находилось на Малостранской площади, в Лихтенштейнском дворце. С ним я познакомился в тот день, когда маме пришлось куда-то отлучиться, и заботы о сыне были доверены отцу. На воинской службе не положен выходной по своему желанию, так что отец взял меня, девятилетнего малыша, с собой. Помню, что кабинет у него был просторный, на втором этаже здания, с большим балконом, с которого открывался вид на парадные врата храма святого Микулаша (Николая). Этот храм, построенный иезуитами в XVIII веке на месте старинного готического костела, считается самым красивым барочным сооружением как в Праге, так и вообще на севере от Альп. Стоит он посреди Малостранской площади, и накрывает его огромный медный купол семидесятиметровой высоты, расписанный внутри фресками. Рядом воздвигнута столь же высокая колокольня, но она, строго говоря, не относится к храму и никогда не являлась собственностью Ордена иезуитов. Ее использовали как городскую сторожевую башню, откуда караульный следил за появлением огня — а надо сказать, что пожары на Малой Стране были особенно частыми. В эпоху же социализма на башне располагался пост тайной полиции. Дело в том, что район Малостранской площади имеет две особенности: здесь полно кабачков и много бывших дворцов знати, в которых нынче находятся иностранные посольства — румынское в Морзинском дворце, итальянское в Туновском, французское в Буквойском и так далее. С башни было удобно наблюдать за югославским и американским посольствами, и, разумеется, секретная служба не могла упустить такую возможность.
Но вернемся в кабинет отца. Он работал, а я, позаимствовав с его стола цветные карандаши, принялся что-то рисовать. Вообще говоря, занятие это для меня чуждое — даже сейчас я рисую примерно на уровне первоклассника. Затем отца вызвали на совещание, а мне было велено сидеть в кабинете, пока он за мной не вернется. Вот уж повезло, так повезло! Ну, прямо вода на мою мельницу! Мне ведь давно уже хотелось вылезти на балкон! Что я тут же и сделал, бросив надоевшие карандаши. Долго-долго простоял я на балконе, глазея на толпы туристов, бродивших по площади, на тех, кто заглядывал в храм или в кабачки, — а их, как уже упоминалось выше, здесь немало. Наконец солнце стало садиться, похолодало, меня начал бить озноб, я вернулся в отцовский кабинет и закрыл поплотнее дверь на балкон. В кабинете был огромный кожаный диван, на котором я устроился и вскоре заснул.
Около девяти вечера в кабинет ворвался отец и разбудил меня. Совещание, на которое его вызвали, хоть и было долгим, но все-таки закончилось к концу рабочего дня, и он спокойно уехал домой, забыв про сына. Но вечером вернулась мама: смотрит, а ребенка нет, хотя положено ему давно быть дома. Мама страшно разволновалась, и тут отец вспомнил, где забыл сына. Вспомнил и помчался как шаровая молния через всю Прагу за своим потерянным ребенком.
В те давние годы особенно завораживал меня свет пражских фонарей. Мы жили в Нуслях, это приблизительно в двух километрах к востоку от Вышеграда, где на улицах не было электрического освещения, а стояли газовые фонари, впервые появившиеся в городе в 1847 году (спустя двадцать лет их насчитывалось уже больше двух с половиной тысяч). Каждый вечер на нашей улице показывался старик-фонарщик с длинной тростью, к концу которой был приделан металлический крючок размером с мужскую руку. Остановившись у фонаря, он тщательно осматривал керамический колпачок внутри стеклянного баллона — небольшую горелку, в которой всегда пылал огонь. Затем фонарщик Осторожно засовывал крючок в особое отверстие, тянул на себя, открывал вентиль пошире, и через несколько мгновений фитиль разгорался. Горел фонарь приятным золотистым пламенем, теплым и волшебным. Каждый вечер, едва лишь начинало темнеть, я садился у окна и ждал, когда пан фонарщик пройдет по нашей улице и подарит нам свет. Он был старым, двигался неторопливо, но уверенно и мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Три года, пока мы жили в Нуслях, он зажигал фонари, не пропустив ни единого дня. Незадолго до того, как мы оттуда уехали, всю нашу улицу изрыли и поставили новые фонари. В них были люминесцентные лампы, горевшие резким синеватым светом, и они мне не понравились. Их свет уже не казался таким волшебным, таким чарующе таинственным, как у газовых фонарей, которые я так любил. Тогда их в Праге было еще много, но в 1985 году демонтировали последние газовые фонари на Градчанской и Лоретанской площадях. Затем в ряде исторических мест воздвигли имитации прежних газовых светильников с газоразрядными электрическими лампами, чтобы дополнить атмосферу старины. Однако не так давно — приблизительно лет восемь назад — было принято решение вернуть Праге настоящие газовые фонари. Теперь ими можно полюбоваться на улицах Михалской, Мелантриховой, Вейводовой и на Угольном рынке.
