– Ты все-таки стал развлекать других, – сказала она, но как-то без злобы.
– Стал, – согласился Антон.
– Нравится? – поинтересовалась Алла.
– Нравится. – Он напрягся, думая, что мать снова начнет нести ерунду про музыку и музыкантов, но она сдержалась.
– Надеюсь, ты не употребляешь наркотики и не пьешь, дорогой мой, – усмехнулась она.
– Нет, – спокойно ответил Антон.
– Судя по вашим клипам и текстам песен, можно сказать иначе, – покачала головой Алла.
– Ты смотрела? – удивленно спросил он.
– Смотрела. Слушала. На концерты, прости, не ходила.
– И тебе не понравилось, – констатировал Антон. И сам понял – что с сожалением.
– Не понравилось, – согласилась Алла. – Что мне может понравиться в твоей музыке, мальчик? Но ты же сказал, что нравится тебе. Играй. Пой. Живи.
В ее глазах вновь что-то мелькнуло, но женщина сдержалась и сделала большой глоток обжигающего чая.
– Я думал, тебе будет все равно, – вдруг сказал Антон. И Алла поняла, что он говорит про свою смерть.
– Ты – бессовестный, наглый, эгоистичный мальчишка, – медленно произнесла она, глядя на него поверх кружки. – Ты привык делать то, что ты хочешь. Ты не ставил меня ни во что. Но ты – моя кровь.
Возможно, Алла хотела добавить что-то еще, но не стала этого делать.
– Прости.
Антон и сам не знал, почему у него с губ сорвалось это слово, легкое, как прозрачная птица, почти невесомое – легче солнечного луча, скользящего по потолку.
– И ты. Прости.
Они вновь замолчали.
– Скажи, что нужно купить, – нарушил тишину Антон. – Привезу тебе. И лекарства.
– Я не беспомощная, – рассмеялась Алла. – Всего-то подвернула ногу. У меня есть домработница и водитель. Если нужно будет что-то – попрошу…
– Я хочу сам, – перебил ее Антон.
Он и правда получил от нее целый список и, пока брат спал, сходил в супермаркет неподалеку, не забыв заглянуть в аптеку. Врнулся он с полными сумками, весьма удивив Кирилла.
– Маменькин сыночек? – ехидно спросил он, почему-то пребывая в отличном настроении.
– Пошел ты, – отвечал ему Антон.
Еще пару часов он просидел у матери и лишь к вечеру засобирался домой.
– Мне пора, – сказал Антон, глядя на время в телефоне, – меня Катя ждет.
Алла кивнула и, когда он уже открывал дверь, сказала:
– Приходи еще.
– Приду, – ответил Антон внезапно горячо. – Когда приеду после фестиваля.
И вдруг добавил:
– Я все-таки стал знаменитым.
Алла лишь улыбнулась.
«Я скоро вернусь».
«Буду ждать, милый».
* * *
Антон, как и обещал, приехал вечером, невыспавшийся, уставший, но очень спокойный. Я спросила его, все ли нормально с матерью и братом, и он только кивнул. Я поняла, что все хорошо.
Мы долго сидели у нас дома, слушая очередную лекцию Томаса, не так давно вернувшегося из Италии, где при участии господина Бартолини проходили его выставки. Бартолини отчего-то испытывал к творчеству папы странную любовь и, кажется, даже считал Томаса другом, поэтому презентовал ему довольно эксцентричный подарок – бриллианты. Зачем, для чего, почему именно их – я понятия не имела, скорее всего, подарок заключал в себе некий метафорический смысл, но у меня сложилось представление, что итальянец – просто чокнутый миллионер, которому некуда девать деньги.
Как папа провез их через границу и почему его еще не ограбили, я не понимала, со священным трепетом глядя на пластиковый пакетик из супермаркета, в котором Томас умудрился хранить футляры с сокровищами, явно относясь к ним с пренебрежением, как и ко всему материальному.
Бриллианты, у каждого из которых имелся сертификат, Томас решил торжественно раздарить всем членам семьи, и Леша едва не заплакал от горя.
– Ты вот как был дурак-дураком, брат мой Тимка, дураком и останешься! – кричал он на весь дом. – Мы могли бы продать цацки, свое дело открыть и горя не знать!
– Я и так горя не знаю, – отозвался отец.
– И счастья, видимо, тоже, – буркнул Алексей, жадно глядя на камни. Ему, да и мне тоже, страшно было подумать, сколько они стоят.
– Счастье не в деньгах, счастье – в голове, – постучал себя по виску Томас.
– Лучше покрути, – хмыкнул дядя. – Правильнее будет.
Томас, не обращая больше внимания на младшего брата, рассадил нас и торжественно начал процедуру дарения подарков. А нам лишь оставалось потрясенно наблюдать за ним.
Алексея он облагодетельствовал первым, и тот чуть ли не в пляс пустился, потому как самый большой и чистый камень достался ему.
– Боже, я дожил до того дня, когда мой старший брат-придурок стал большим человеком, – проговорил он, за что получил подзатыльник.
Мне, Нелли и порядком удивленной Кире достался нежно-розовый аккуратный камешек, искрящийся под электрическим светом. Эду – чуть больше, но с желтоватым оттенком.
Антон тоже не остался без подарка – он получил от Томаса небольшой голубой, круглой огранки, камень. Тропинин отказывался, конечно, но Томас заявил, что, если его второй сынок не возьмет подарок, он очень обидится и перестанет с ним разговаривать. Уже потом, из уважения к моему отцу, Антон стал носить камень в виде кулона на серебряной цепочке, и мне вдруг подумалось, что это достойная компенсация за выброшенный мною подарок с топазом, сделанный когда-то Алиной.
Она была для него топазом.
А я – бриллиантом.
Настоящим бриллиантищем!
– Вы – мои сокровища, – заявил отец спустя час едва ли не со слезами на глазах. – Мой друг господин Бартолини сказал мне, что я могу делать с камнями все, что захочу. А я хочу обменять их на ваши чувства.
– Купить пытаешься? – попытался пошутить Леша, до сих пор потрясенный. – Господин Бартолини случайно не был пьян, когда тебе такой подарок делал?
– Алексей! Что за мысли! – попытался воззвать его к совести папа. Мы с Нелли захихикали.
– Вдруг он опомнится и потребует назад?!
– Я не отдам! – возопила Нелька, хватаясь за камень.
Томас их обоих просто проигнорировал и продолжил торжественно вещать о том, как мы ему дороги. А в конце, словно подводя итог, объявил:
– В общем, я вам – подарки, а взамен все вы будете позировать мне для моего нового проекта – портретного. Между прочим, гиперфутуристического андеграунда.
– Что, прости? – приложил руку к уху дядя. – Для чего нужно позировать?
