Музыка всегда была с ним.
И он сам был музыкой. А теперь перед ним стоял выбор: отказаться от меня или от самого себя.
Я не знала, как Антон должен поступить. Я не знала, как поступила бы сама. Я просто хотела счастья – для нас обоих и для целого мира – тоже. Мне не жалко.
Но я знала, что Кирилл сломал что-то и во мне, и в Антоне. Своей нелепой страшной игрой, даже не осознавая, что сделал, он попытался разрушить не просто любовь, а судьбы. Кирилл, словно большой ребенок, ставил эксперименты над живыми людьми, не понимая опасности своих действий и их последствий. Да, Антон тоже играл – с чувствами, но что бы ни говорил Кирилл, Антон всегда давал шанс не вступать в игру и выйти из нее в любой момент. А Кирилл был жесток. Он шансов не дал – лишь иллюзию.
Любой выбор Антона будет его поражением.
Любой мой выбор будет слишком эгоистичным.
Я не знала, понимает ли это Кирилл. Мне не хотелось верить, что его сердце настолько черствое.
Легче поверить в глупость людей, чем в их жестокость.
За пятнадцать минут до полудня я пришла на смотровую площадку, на эту вершину местного мира с толпами туристов, желающих увидеть панорамную красоту.
Я верила Антону.
Там, наверху, среди ветров я простояла долго, очень долго.
Я ждала его, ждала, ждала… А Антона все не было и не было.
И вера таяла, как кусочек сахара в горячей воде.
В какой-то момент, когда совсем отчаялась, я вдруг вытащила телефон и зашла в группу, посвященную творчеству «На краю». Поклонники внимательно следили за успехами парней за границей и всяческими поддерживали. Первое, что я увидела в группе, была фотография, сделанная, кажется, кем-то из тех счастливчиков, попавших на фест. Счастливчиком оказался журналистом, который пробрался в ту зону фестиваля, на которой находились не поклонники музыки, а сами музыканты, работники сцены и организаторы. Он-то и сделал издали снимок группы «На краю», которая в полном своем составе фотографировалась с каким-то длинноволосым мужчиной в возрасте. Судя по подписи и восторженным комментариям, мужчина этот оказался фигурой в музыкальных кругах яркой и узнаваемой – был лидером рок-группы, ставшей еще в семидесятые годы легендарной, умудряясь гарцевать на коне славы до сегодняшнего дня.
Я потерянно смотрела на фотографию, узнавая каждого.
Фил и Рэн улыбаются одинаково широко, словно не могут поверить в происходящее. Арин стоит – как и всегда – со спокойным лицом, однако его глаза горят. Келла, волосы которого теперь фиолетовые, а не привычно синие, держит его за плечо, и что-то радостно орет. Вторая его рука покоится на плече Кея. чье лицо теперь казалось чужим. И вообще все казалось чужим: и этот город, и это небо… И даже собственная любовь.
Я вдруг поняла, что с самой своей сильной соперницей – музыкой, никогда не смогу бороться. Она победила. Она забрала у меня Антона. Она забрала у меня любовь и надежду.
Наверное, так и надо.
Слишком эгоистичным было бы мое желание требовать у Антона отказаться от друзей, смысла жизни, самого себя. Он должен идти вперед. Должен обрести крылья. Взлететь – высоко, выше Кезона, выше этого мира.
А я… Я тоже пойду. Не поверну больше назад. Возможно, мне не суждено летать.
Запись была сделана пятнадцать минут назад. Антон находился не рядом со мной, на смотровой площадке, а там, рядом со своими музыкантами и, возможно, будущими поклонниками.
Неужели он действительно отдал меня Кириллу за то, чтобы стать звездой?
Я не могла в это поверить.
«Дура! – кричал разум. – Это факт! Антон – там!»
«Но ведь он просил меня ему верить», – сжимаясь, говорило сердце.
«Ты не должна заставлять бросать его все ради тебя», – шептала душа.
Когда-то на краю был он, а теперь – оказалась я.
И я, потерянная и окутанная иллюзиями как лентами, бездумно смотрела на город, который освещало медным светом солнце.
* * *
…В себя меня привело внезапное движение за спиной – чьи-то широкие ладони вдруг закрыли мои глаза. Я замерла и, кажется, даже забыла, как дышать.
Тот, кто молча стоял позади, появился на смотровой площадке одного из самых высоких зданий этого чужого огромного города совершенно внезапно. И почти умершая надежда попыталась воскреснуть.
– Антон? – прошептала я.
Человек не убирал ледяных рук, и я горько рассмеялась, поняв, что ошиблась. Его ладони совсем другие: не теплые и не холодные… Странные. И от пальцев его пахло не привычным кофе, а лимоном. Антон ненавидит цитрусовые.
– Кирилл? – прошептала я.
На небе сверкнул росчерк молнии, а холодные пальцы скользнули по моей скуле вниз.
Я даже не повернулась. Зачем? Не хочу видеть его лицо.
– Кирилл, уйди, – проговорила я устало, чувствуя, что ничего не понимаю и не хочу понимать. Хочу заснуть, укрывшись лоскутом этого грозового неба, и не просыпаться, а видеть чудные сны о нас с Антоном. Кирилл не уходил. Стоял за моей спиной.
– Оставь меня в покое, – сказала я. – Даже если Антон не пришел, я не буду с тобой. Ты же знаешь. Я чувствую себя сломанной куклой. С моей стороны было дико самонадеянно приходить сюда и ждать, что Антон выберет меня. Ты доволен, Кирилл? Ты здорово придумал, не сомневайся. Даже если бы Антон пришел, мы бы не смогли больше быть вместе. Мы бы оба винили меня в том, что его карьера – разбита. Я должна ненавидеть тебя, но не могу. Ты как брошенный всеми ребенок хватаешься за людей, как за игрушки. Мне жаль тебя. Жаль, что ты не способен любить, – говорила я в каком-то странном порыве.
– Я – способен, – раздался над моим ухом знакомый голос.
Человек, стоявший за спиной, развернул меня лицом к себе.
Дыхание сбилось. Пульс ускорился. В коленях появилась предательская дрожь.
Я не могла в это поверить.
Напротив, крепко держа меня за предплечья обеими руками, стоял Антон.
Антон.
Мой Антон.
Мой Антон Тропинин, напоминающий сейчас того самого милого паренька-однокурсника с такими же теплыми, настороженными глазами. Он смотрел на меня так, будто со мной было что-то не так. Словно он боялся за меня.
Я сплю? Или Антон действительно здесь, рядом со мной?
– Как ты могла нас спутать? – сердито спросил он, сдвинув брови, но я знала, что злится он не по-настоящему.
– Антон, – прошептала я потрясенно, крепко обнимая его и касаясь щекой его плеча. – У тебя руки… Холодные… Никогда такими не были…И запах лимона… Ты же их ненавидишь.
– Руки замерзли. Одеколон Рэна, – коротко пояснил Антон.
– Господи… Ты пришел.
