– Спасибо, брат, – казалось бы, искренне обрадовался Кезон. – Слушай, у нас завтра намечается свободный день, отложили интервью, а от Мюнхена до Праги меньше двухсот миль… Или сколько там километров? Около трехсот. В общем, немного. Несколько часов в дороге.
– И что ты хочешь сказать? – мрачно глянул на экран ноутбука Антон.
Лицо Кирилла осветилось добродушной улыбкой.
– Я могу к вам приехать, – сказал он весело. – Повидаться.
– Напомни-ка мне, кто ты? – вкрадчиво спросил Антон.
– В смысле? – не понял Кезон, отправляя в рот горсть чипсов.
– Бог? – уточнил Антон, закипая, но держа себя в руках.
Темноволосый музыкант рассмеялся и едва даже не подавился от веселья.
– Что ты имеешь в виду? – сквозь веселый смех спросил он.
– Сейчас нашему уединению может помешать только божественное провидение, – сказал Тропинин со змеиной улыбкой на губах. – Хочешь с ней увидеться? Вэлком, мешать не буду. Приезжай и общайся. А сейчас – она только моя. Это наше время.
– А не боишься? – вдруг на мгновение перестав улыбаться, спросил Кезон. И Антон вдруг понял – ему не весело. Это лишь маска. Резная, искусная, почти естественная. А в масках Тропинин знал толк.
– Чего? – спросил он.
– Кого – так будет вернее, – перефразировал Кезон. Маска вновь была на нем.
– Я не боюсь никого, кроме самого себя, – лениво отвечал Тропинин. – И тебе советую того же.
– Бояться тебя? Мальчик мой, ты все еще не забыл обиды, – с легкой укоризной сказал Кирилл. – Нельзя жить с обидами в сердце, – патетически воскликнул он и, наклонившись к камере – так, что видно было лишь его лицо, сказал: – А то может и сгнить.
Антон молчал.
– Ты с ней сча… – Хотел было спросить, Кезон, но Тропинин не дал ему сделать этого. Прервал и сказал спокойно:
– Передам своей девушке твои поздравления. Мне пора.
И сбросил вызов, оставив Кезона наедине со своими словами и мыслями.
Антон вновь упал на кровать, чувствуя легкий голод.
Шум воды в ванной комнате прекратился. Спустя несколько минут в гостиную вышла Катя в халате и влажными волосами. От нее пахло свежестью и почему-то яблоками.
– Ты с кем-то разговаривал? – спросила она, вытирая длинные темные волосы.
– Тебе настойчиво звонил твой приятель, – отозвался спокойно Антон. – Пришлось ответить на звонок в скайпе.
Девушка тотчас напряглась, почувствовав что-то неладное.
– Все в порядке? – спросила она с подозрением.
– Если не все, то многое, – отвечал Антон. – Сходим в кафе. Я хочу есть.
Девушка лишь растерянно кивнула и села за компьютер.
Больше Кезон не писал и не звонил Кате. А через день Антон узнал через Интернет, что «Красные Лорды» находятся не в Мюнхене, а в Риме, который от Праги отделяли почти тысяча километров.
* * *
Новый год мы тоже встретили в Праге, встречали его на главной городской площади – Староместской, под бой Пражских курантов, установленных на башне ратуши. Народу было очень много, и казалось, всюду воцарилась праздничная атмосфера, хоть снега было совсем мало, зато рождественской атрибутики – много. Посреди площади сверкала огромная ель. Ночную тьму то и дело разрывали огни петард и фейерверков, и всюду слышались веселые голоса и праздничная музыка. Последние удары часов Орлой провожали громогласно, отсчитывая их на английском языке в обратном порядке: шесть, пять четыре, три, два, один… А потом аплодировали, вновь кричали, танцевали – на площади была установлена импровизированная сцена с музыкантами. Мы, однако, долго на площади не оставались – пошли гулять по улицам, а затем, замерзнув, направились в гостиницу.
Семью и Нинку я поздравила заранее, зная, что у них Новый год наступит раньше. Нинка при этом была ужасно зла – ее заставили отмечать праздник вместе с Келлой, и они поехали в какой-то там пансионат, дабы тетушка уверовала, что их брак все еще имеет место быть.
Антон позвонил только отцу – мать и брата проигнорировал.
– Может быть, позвонишь матери? – спросила я зачем-то.
– Зачем? – только и спросил он. Тропинин сидел на диване, вытянув ноги и скрестив их. В руках у него был планшет, откуда он зашел на свою официальную страницу в социальной сети – там его ждали тысячи сообщений. В прямом смысле этого слова. Обычно он в сети сидел с фейковой странички, чтобы иметь нормальную возможность общаться с друзьями и со мной. Однако сейчас ему нужно было от имени «На краю» поздравить в группе поклонников – на этом настоял Андрей.
– Она же все-таки твоя мать, – напомнила я, хотя Адольская вызывала во мне не самые теплые воспоминания. – Может быть, стоит?..
– Не стоит. Ты своей тоже не звонила, – резонно заметил Тропинин, с недовольным лицом просматривая страницу.
– Понимаешь, Антон, – осторожно сказала я, вставая позади него и кладя руки ему на плечи, – у нас все-таки разные ситуации. От своей матери ты ушел сам, а моя слишком любила свободу. – Я замолчала – не слишком любила об этом говорить. – И свою я поздравила еще утром, когда тебя не было в номере. Да и брата своего я тоже поздравила.
– Катя, – повернулся ко мне парень и взял мои ладони в свои руки, – я сам разберусь, кого мне стоит поздравлять, а кого – нет. Договорились? Лучше поздравь меня.
Я обошла диван и села к нему на колени.
– Поздравляю, мой хороший, – сказала я ласково и проговорила ехидно: – И пусть твоя любовь ко мне будет длиться вечно. А все те девушки, на которых ты посмотришь, облезут.
Антон лишь ухмыльнулся.
А еще мы, поддавшись какому-то безумию, сделали парные тату: совсем миниатюрные, без изысков: на шеях, сзади, под линией волос.
Замочная скважина – у меня, и ключ – у него.
Две противоположности, которые идеально подходили друг другу.
Антон сам нашел тату-салон и когда татуировку делали ему, сидел спокойно – к подобным процедурам давно привык: рисунков на теле у него было несколько: дракон, надписи, осенью появился абстрактный узор на руке чуть выше локтя, который мне нравилось поглаживать кончиками пальцев.
Я же сидела, как на иголках – было ощутимо больно, но я терпела. Смотрела на четко очерченный профиль Антона и думала о том, как мне повезло, что он – мой.
Что это море – только мое.
И только я могу тонуть в нем.
Он повернулся, заметив мой взгляд – и тепло улыбнулся мне. Так, что сердце сжалось от переполняющих чувств.
«Я так люблю тебя»
«Я знаю».
Мы делали это не для того, чтобы показать кому-то свои чувства – мое тату закрывали волосы, и кто-то мог увидеть его, если я только забирала волосы вверх. Это был символ единения. Искренности. Доверия.
