– Да? Ну, попробуй повесить это на меня – я ведь тогда молчать не стану. Расскажу, какие шалости вы позволяли себе в отношении Глафиры. А вскоре ваша мачеха приказала долго жить! Меня Клавдия Прокофьевна честно предупредила, в какое змеиное логово я попаду, если выйду за тебя замуж.
Леонтий побагровел и начал хватать ртом воздух, как выброшенный на берег карась.
– Какие… шалости? Что ты несешь?
Эмма заготовила взрывоопасный аргумент, который собиралась пустить в ход в крайних обстоятельствах. Однако не удержалась.
– Две жены твоего отца отправились на тот свет. Уж не вы ли приложили к этому руку?
– Кто – мы?
Он так распалился, что его перекосило: угол рта уже не подергивался, а опустился вниз и потянул за собой мышцы лица. Гримаса эта была нелепа и страшна. Эмма невольно отвела глаза. Она пошла на попятную:
– Вы изводили женщину, которая о вас заботилась… Ты же сам рассказывал!
– Не тебе судить! Каждый варится в своем адском котле. Что ж ты не побрезговала «змеиным логовом»? А? Не побоялась выйти за меня? Или ты вступила в брак с моим кошельком? Заодно и статус замужней дамы приобрела?
– На тебя уже косо поглядывали, – не осталась в долгу Эмма. – Уже поговаривали, что ты голубой. Глафира безмерно устала от вас с Нелли, ей хотелось пожить наконец для себя. А вы не торопились обзаводиться собственными семьями. Поэтому мачеха и попросила свою подругу подыскать тебе женщину, непритязательную, без особых капризов. Выбор пал на меня. Это судьба, Леон, моя и твоя. Ты веришь в судьбу?
Он плеснул себе коньяка в бокал и залпом выпил. Несколько капель пролились на воротник его дорогой рубашки.
– У твоей сестры был любовник…
– Жених!
– Возможно, не один, – заявила Эмма. – Кто-то из них мог убить ее. И раздеть. В назидание!
– Не смей говорить о моей сестре в таком тоне! – сорвался на дискант Леонтий. – Она не продажная девка, чтобы спать, с кем попало! Она – Ракитина!
Они разругались в пух и прах. Эмма, обиженная, оскорбленная в лучших чувствах, отправилась спать в гостиную. Леонтий лег в спальне один. Он даже обрадовался этому. В последнее время его перестало тянуть к жене, он совершенно охладел к супружескому сексу. Они с Эммой – чужие друг другу и с каждым днем отдаляются все больше.
Он ворочался, одолеваемый тяжкими раздумьями, пока его не сморила усталость. Уже теряя ощущение реальности, он подумал: «Как бы эта Ельцова не накопала лишнего…»
* * *
Матвей в зале показывал своим подопечным приемы русского боя. Едва сойдет снег, они будут ездить за город, осваивать навыки выживания вдали от цивилизации.
– Повторите прием, – сказал он ребятам и присел на скамейку. – И помедленнее. Работайте в первую очередь головой, а потом уже руками и ногами. Каждое движение должно быть осмысленным.
В зале стоял запах дезинфицирующего средства и мужского пота. В открытое окно лился студеный воздух. На стенах висели плакаты по основам механики и анатомии человека. В самом верху – написанное тушью и взятое в рамку высказывание патриарха русского стиля Алексея Кадочникова. «Оружие – это жизнь. Работайте с жизнью».
– Двигайтесь хаотично! – крикнул Матвей со скамейки. – Так вы станете менее уязвимы для удара.
Из ума не шел разговор с пенсионеркой Синельниковой.
– Двигайтесь хаотично… – пробормотал он.
Хаос – вот, что представляло собой семейство Ракитиных. Нелли убита… Профессор в больнице… Леонтий мечется между мачехой и женой… Эмма ревнует… Раиса погрузилась в прострацию… Каждый из них чего-то недоговаривает, хитрит. Каждый чего-то боится.
«Никодиму Петровичу уже значительно лучше, но он избегает встреч с кем-либо, кроме близких, – сообщила Астра. – Раиса попросила домработницу ночевать у нее, пока муж в клинике. Она боится оставаться в квартире одна. Как думаешь, почему?»
«Из-за пасынка?»
«Вряд ли. Тот ночует дома, с супругой. Ему сейчас скандал ни к чему».
«Странные люди эти Ракитины».
«Люди вообще странные…»
«И мы с тобой?»
«Мы с тобой – тем более!»
«Ни муж с женой, ни брат с сестрой… – усмехнулся Матвей. – А кто? Мне иногда кажется, что ты живешь в зазеркалье!»
«Так и есть…»
«Мне чертовски нравится твоя жизнь! – признался он. – Я тоже хочу в четвертое измерение!»
«Тебе нельзя. Ты Брюс… Ты чего-то не осуществил и вернулся…»
«Я – Матвей Карелин!»
Она смеялась, совсем как ее двойник в зеркале. Или это двойник смеялся, как она? О, черт! Черт…
Его мысли сделали круг и вернулись к старухе Синельниковой. По ее словам, перед смертью у Глафиры начали пропадать вещи, – то пудреница, то очки, то часики, то серьги…
«Хоть и простенькие, а Глаша их любила, – поведала пенсионерка. – Она их купила на первую зарплату, очень дорожила ими. Память о молодости».
Последним у Глафиры пропало обручальное кольцо. Это привело бедную женщину в отчаяние. Особенно мучительно было объясняться с мужем, оправдываться. Сняла, мол, кольцо перед уборкой, положила на полочку в ванной… а потом хватилась, – нет кольца!
«Мои дети – не воры! – взъярился Ракитин. – Они не так воспитаны!»
«Что ты, что ты… – рыдала жена. – Я на них и не думаю. Наверное, сама незаметно смахнула… упало колечко на пол, закатилось…»
О своем горе Глаша рассказала подруге. С кем еще поделиться? Ее это пугало – не к добру, мол. Синельникова уверяла: вещи у мачехи таскали дети, больше некому. Так они мстили ей за то, что она заняла место их родной матери.
«От чего Глафира умерла? – напрямую спросила Астра. – Может, ей помогли?»
«Ой, не знаю! – всполошилась Синельникова. – Греха на душу брать не буду! Болела она… Каждый день на нервах, кто такое выдержит? Стресс – причина всех наших хворей. Сначала грипп подхватила, осложнение дал, потом инфекция в кровь попала, будь она неладна. Глаша труженица была неутомимая, чистюля. Муж ее на дачу повез отдыхать, на свежий воздух, а она не выдержала, принялась порядок наводить. Поранилась о какую-то железяку ржавую, внесла заразу… Организм у нее сильно ослабел, сопротивления никакого болезни не оказывал. Угасла Глаша в больнице в течение недели, что врачи ни делали, спасти не сумели. Устала она от такой собачьей жизни, вот что я вам скажу!»
«Вы ее навещали? Говорили с ней?»
«Если бы знать, что она в больницу попала! Мне никто не позвонил, не потрудился сказать, что с Глашей беда. О похоронах от Эммы узнала. Пойти не смогла: нога воспалилась, как назло, отекла, ничего не наденешь, кроме тапочки. Ну, она меня простит…»
«В какой больнице умерла ваша подруга?»
Синельникова назвала адрес.
