— Где мои туфли?
— Если вы покинете больницу вопреки настоянию врачей, то должны будете подписать…
— Отлично! Я подпишу все что угодно. Моего сына похитили, а никто и не думает пошевелить своей чертовой задницей. Так что мне придется пойти и самой найти его.
Бормоча под нос ругательства, она заглянула под кровать, надеясь найти там свои кроссовки. Сраные врачи! Сраная полиция! Пошли они все куда подальше! Она чувствовала себя очень странно и непривычно. У нее кружилась голова. А ног она вообще не ощущала. Единственное, что она знала точно, так это то, что должна выйти отсюда и разыскать Риччи. В этом городе можно рассчитывать только на одного человека — на себя самого.
Занавес снова колыхнулся. Кто-то отодвинул его. Это оказался прежний бритоголовый полисмен.
— Мы побеседовали с доктором Стэнфорд, — сказал он.
Эмма молча смотрела на него, вцепившись руками в металлические поручни кровати. Из-за спины полицейского падал резкий яркий свет. Она не видела его лица.
А тот продолжал:
— Доктор Стэнфорд подтверждает, что у вас есть сын, которого она знает очень хорошо и видела много раз. На основании ее показаний мы начинаем полномасштабное расследование обстоятельств исчезновения вашего ребенка.
Глава четвертая
Первые воспоминания Эммы о Риччи… Такие вещи не забываются. Он был какого-то синюшного цвета, завернут в трикотажное одеяло и лежал поперек ее кровати, похожий на моллюска. У нее было такое чувство, будто акушерка по ошибке принесла ей чужого ребенка.
— Вы разве не собираетесь кормить его грудью? — поинтересовалась шустрая акушерка, одетая в униформу темно-синего цвета, разворачивая манжету для измерения кровяного давления.
— Нет.
— Вот как? Разве вы не знаете, что это очень хорошо для иммунной системы ребенка?
— Моя мать тоже не кормила меня грудью. — Эмма вызывающе задрала подбородок. — И я выросла вполне нормальной.
Жуткие боли, сопровождавшие роды, остались позади, но тело ее по-прежнему ощущало себя изломанным и изуродованным, от пупка и до коленей. Эмма чувствовала себя слабой и отяжелевшей, у нее даже не было сил оторваться от подушек. Из пакета для трансфузии, укрепленного на ее запястье, в вену капала кровь. Ребенок захныкал, потом заорал во всю глотку и сунул в рот кулачок. Он лежал на кровати, перепачканный, голодный и беспомощный, и неожиданно свалившаяся на нее ответственность вдруг ошеломила Эмму.
Акушерка поджала губы.
— В таком случае дайте ему бутылочку. Мы ведь не хотим, чтобы у него понизился уровень глюкозы, верно?
— А работник социальной сферы придет до того, как меня выпишут из больницы? — поинтересовалась Эмма, выказывая смирение после того, как выиграла первую маленькую битву. — Пособие по беременности и родам…
— О, она придет непременно. — Акушерка с лязгом и звоном складывала инструменты в контейнер. — На этот счет можете не беспокоиться.
С этими словами она вышла из комнаты, забрав с собой штатив для измерения давления.
Бездушная корова, с досадой подумала Эмма.
Она осторожно подняла вопящий сверток и держала его на вытянутых руках перед собой, опасаясь причинить ему боль. Взяв с ночного столика бутылочку с молочной смесью, она посмотрела на ребенка. И что теперь? Следует ли ей просто поднести бутылочку ему к губам? И откуда он будет знать, что делать?
Пока она предавалась сомнениям, соска случайно коснулась ротика малыша, и он мгновенно обхватил ее губами. Ребенок с такой жадностью тянул смесь, что Эмма в испуге схватилась за бутылочку, боясь, что он попросту проглотит ее. Однако уже через несколько секунд успокоилась. Бутылочка не собиралась никуда проваливаться — похоже, малыш прекрасно знал, что делает. Ей оставалось лишь придерживать бутылочку так, чтобы ему было удобно сосать.
Пока ребенок трудился над соской, она с любопытством изучала его, испытывая немалое изумление от того, каким бойким он оказался. Эмма полагала, что первые несколько дней после рождения дети вообще ничего не видят, но вот она держит его на руках и он в упор смотрит на нее своими грушевидными глазенками. У него было необычное маленькое личико, широкое и мясистое, похожее на игрушечный футбольный мяч. Его морщинистая шейка торчала из свертка. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь ритмичным посасыванием — чмок-чмок — и звуками приглушенного разговора, долетавшими из радиоприемника. На лице у малыша застыло сосредоточенное и важное выражение. «Извини, — казалось, говорил он. — Мне нужно выпить смесь, но я постараюсь сделать это как можно быстрее и не стану докучать тебе своим присутствием». Потом он вдруг подмигнул Эмме, словно говоря: «Эй, не бойся, я на твоей стороне».
Понемногу тревога и неуверенность, охватившие Эмму, начали отступать.
Ди-джей по радио объявил:
— А теперь предлагаем вам послушать одну из классических композиций Кина.
Зазвучали начальные аккорды знаменитой песни «Там, где только мы вдвоем», и Эмма вдруг снова оказалась в Гэмпшире с Оливером. В машине играла та же мелодия, когда они ехали туда. Они медленно прогуливались вдоль реки. «Подожди, пока сама не увидишь это местечко, — говорил Оливер. — Там просто необыкновенный, волшебный лес. Знаешь, как в детских сказках, заколдованный. И очень немногие знают о нем». Пройдя под старыми каменными мостами, тянувшимися через реку один за другим, они вышли в туманную, зеленоватую тень. Тяжелые ветви склонились до самой воды. Они прошли пару миль вдоль берега и не встретили ни души. Компанию им составляли только комары да мальки в воде. Оливер откинул со лба влажные светлые волосы. В тишине и молчании он поцеловал ее…
У Эммы занемели руки. Она пошевелилась, чтобы устроиться поудобнее, и малыш уютно прижался к ее груди. Все еще ощущая комок в горле, она наклонила голову, и кудрявые светлые волосики мальчика коснулись ее губ.
Она не могла назвать его Оливером. После того, что произошло между ними, просто не могла. Но зато она могла назвать его… как там, кстати, звали членов музыкального ансамбля Кина? Если она не ошибается, одного звали Ричардом. Ей всегда нравилось это имя.
— Ты не станешь возражать, если я назову тебя Ричардом? — спросила она у малыша.
Он не ответил, глазки у него закрывались. Маленькие губки выпустили соску бутылки.
— Вот и договорились. Значит, имя мы тебе придумали. А теперь будем спать.
Одним поводом для беспокойства стало меньше. Косые лучи солнца падали через окно на кровать. Эмма чувствовала себя усталой и умиротворенной. И не прочь была бы заснуть.
Понедельник, 18 сентября
День второй
— Первые двадцать четыре часа являются решающими, — заявила Линдси, офицер полиции по делам семьи. — Мы должны как можно быстрее собрать всю имеющуюся информацию. Некоторые вопросы, которые мы станем задавать, могут показаться вам бестактными или чересчур личными, но они являются составной частью расследования, поэтому прошу не обижаться.
