— Образец у нее действительно был, — сказала Эмма. У нее было много времени, чтобы понять, как Антония могла сделать это.
— У нее был образец вашей ДНК?
— У нее была салфетка. Со следами моей крови.
— Откуда?
В тот день на станции метро… Антония была такой услужливой и заботливой. Не хотите ли еще салфетку? Верните мне старую. Неужели она специально взяла образец крови Эммы? Неужели она уже тогда все распланировала? А были ли вообще минуты, когда ее мотивами руководила только доброта, проявленная к такой же матери, как она сама, да еще и явно попавшей в отчаянное положение?
— Боже святой и всемогущий! — воскликнула Тамсин. — Просто не могу в это поверить. Но полиция все проверит, конечно. Ее допросят по всем правилам, не беспокойтесь.
— Это всего лишь один из вариантов. — Эмма пожала плечами. — Она могла сделать это как-нибудь по-другому. Но теперь это уже не имеет значения.
Тамсин с любопытством смотрела на нее.
— Как же вы должны ненавидеть ее… — пробормотала она.
Антония в кафе, лицо ее чуть отвернуто.
Да, у нас есть ребенок. Маленький мальчик.
Все, через что прошла Эмма, познала и Антония. Муки родов. Потерю свободы. Утрату себя самой.
Теперь вы стали почвой, а не цветком. А еще там чертовски темно и одиноко. Вы сходите с ума от беспокойства, и отныне так будет всегда. И нельзя вернуться назад и все переиграть. Можно только идти вперед, а потом получить награду — прикосновение будущего, сияющее личико рядом с собой…
Тамсин не сводила с нее глаз. Эмма отрицательно покачала головой.
— Я не ненавижу ее, — ответила она. — Я ее понимаю.
* * *
— Вам личный звонок.
Какая-то девушка просунула голову в дверь и посмотрела на Тамсин. Та встала, разглаживая свою бледно-серую юбку.
— Если понадоблюсь, я буду у себя в офисе.
Она вышла, и в комнате слышалось только тиканье больших старинных часов в углу: тик-так-тик-так.
Внезапно у Эммы вспотели ладони. Она надеялась, что Тамсин не задержится надолго, что она останется с ней до тех пор, пока вернется Риччи. Даже побудет с ними после того, как он вернется. Она, должно быть, ужасно выглядит: костлявая, худая, с бинтами и гипсом. Вдобавок еще рука ведет себя как чужая и не повинуется ей. Риччи может испугаться, когда увидит ее.
Тик-так-тик-так.
Нет, она больше не может сидеть сложа руки. Тамсин оставила дверь приоткрытой. Эмма встала и вышла в коридор. Последний раз, когда они с Рейфом были здесь, на дворе стояла глубокая ночь. А сейчас через круглое высокое окно в крыше падал конус солнечного света, в котором танцевали пылинки. У Эммы возникло ощущение, что она идет на цыпочках. У нее звенело в ушах, руки и ноги пощипывало от предвкушения радостного момента, нервы напряженно вибрировали, как если бы встреча уже состоялась.
Нет, еще нет… Ты уже надеялась…
* * *
Ты недостойна ухаживать за ним и воспитывать его.
* * *
А что, если Риччи забыл ее? Или не захочет больше быть с ней? А что, если он решит остаться с Антонией? Антония ведь была добра к нему. Она понравилась ему на станции метро. И обращалась с ним так, как будто хорошо его знала. Она одевала его в красивую одежду, и так нежно прижимала к себе в саду, и несла на руках всю ночь под дождем.
Тогда как сама она…
* * *
Ты недостойна его.
* * *
Когда Эмма открыла дверь в приемную доктора Стэнфорд, вместе с ней с улицы ворвались дождь и ветер. Приемная была переполнена. В ней пахло мочой и нечистым дыханием.
— Мне срочно! — заявила Эмма.
Дежурная сестра оглядела ее сверху вниз. Риччи сидел в коляске и пронзительным криком требовал, чтобы его покормили.
— Вам не назначено, — ответила дежурная сестра. — Приходите завтра.
Эмма отрицательно покачала головой.
— Мне нужно поговорить с кем-нибудь, — заявила она. — И обязательно сегодня.
* * *
Не думай об этом сейчас. Зачем ты вспоминаешь об этом?
* * *
Доктор Стэнфорд встретила ее напряженной улыбкой.
— Здравствуйте еще раз, Эмма. Что привело вас на этот раз? — Она заглянула в карточку, лежащую на столе. — По-моему, вы должны были прийти ко мне только через неделю. Чтобы в последний раз осмотреть ушко Риччи.
— Да.
— Так что такого стряслось, что не может подождать до того дня?
Эмме казалось, что она хорошо все отрепетировала. Она думала, что знает, что сказать. Но она просто сидела на стуле, глядя на доктора Стэнфорд, и с губ ее не сорвалось ни слова.
Улыбка доктора Стэнфорд стала еще напряженнее.
— Вы ведь сказали, что дело срочное, — заметила она. — Сегодня вечером я улетаю на неделю. И вы сами видите, сколько народу у меня в приемной.
* * *
Сегодня такой волшебный день. Не стоит портить его…
Эмма стояла в конусе солнечного света, падающего из круглого высокого окна, и пыталась прогнать от себя воспоминания о том, что наговорила тогда в кабинете доктора Стэнфорд. Но они упорно возвращались. Грызли, не давая покоя. Как упрямый ребенок, требующий игрушку.
* * *
— Понимаете, — пояснила она доктору Стэнфорд, — я не могу оставить Риччи одного.
— Разумеется, не можете.
Рядом в коляске хныкал Риччи. От слишком долгого плача его голос звучал хрипло и сдавленно.
— Иногда бывает очень трудно, да? — спросила доктор Стэнфорд. — Маленький ребенок… И погода последние несколько дней стоит просто ужасная. Вы не можете выйти на улицу, и это не добавляет настроения.
А Риччи все не унимался.
— Послушайте, — доктор Стэнфорд бросила взгляд на часы на стене. — Сейчас не лучшее время для разговоров. Я попрошу Алисон, нашу патронажную сестру, заглянуть к вам в ближайшие дни. Вы ведь знакомы с Алисон? Некоторое время ее не было, но на следующей неделе она возвращается на работу. Это очень милая и приятная женщина. Очень толковая. И вы сможете поговорить с ней обо всем, долго и обстоятельно. Договорились?
Доктор Стэнфорд сделала какую-то запись. Затем снова взглянула на Эмму.
— Договорились? — повторила она, и в голосе ее прозвучало нетерпение.
Казалось, хныканье Риччи ввинчивается Эмме прямо в мозг. Он плакал так сильно, что у него почти пропал голос, а нижняя губа отвисла от усталости. Тем не менее он не умолкал. Она еще никогда не видела его в таком состоянии. И она не могла даже пошевелиться, чтобы успокоить его, потому что тонула сама. Она позволяла ему оплакивать себя, потому что у нее больше ничего не осталось.
