Старичок-лектор лежал на мостовой, редкие зеваки замедляли шаг, но остановиться им не давали чекисты, размахивающие револьверами…
Меня охватила, чудовищная слабость, ноги подкосились, я вернулась назад в зал, и, наверно, это был сердечный приступ, потому что около получаса мне казалось, что сердце, прыгающее в грудной клетке, вот-вот застрянет где-нибудь в районе горла, и я последую за старикашкой. Тело била дрожь, и руки сводило судорогой. Перед глазами был лишь странный образ чужой смерти, смерти, которая никогда так близко не подкрадывалась ко мне. Губы, растянутые в улыбке, дыра во лбу.
Я должна их догнать. Теперь, когда я знаю, как все исправить, я не отступлю. Но убить себя… Как? Я раньше не думала об этом, поэтому, наверно, сейчас организация собственной смерти представлялась мне неразрешимой проблемой.
Но и здесь судьба оказалась благосклонна ко мне. На мое счастье, следующей лекцией был какой-то революционный курс медицинской науки, и первые же посетители, вошедшие в зал, оказались медицинскими работниками. Заметив меня, они обратились ко мне с каким-то вопросом, но, поскольку я не отвечала и совсем не реагировала на их появление, они сочли меня больной. Кто-то взял меня за руку, сказал «пульс сумасшедший», кто-то предположил, что я стала свидетельницей смерти человека — труп до сих пор лежал посреди дороги — и у меня шок. Так или иначе, они решили, что меня необходимо доставить в больницу.
Кто-то потянул меня за руку. Я, раздумывая, встала. Больница? Это такое место, где куча всяких лекарств? Я могла бы… Господи, благодарю! Как я не подумала… Отравление — легкий и спокойный уход, во время которого я сумею контролировать свое сознание ровно до той поры, пока оно не угаснет.
— Спасибо вам, добрые люди, — прошептала я хрипло — и мои «спасители» с удвоенным энтузиазмом принялись тянуть меня к двери.
Молоденькая суфражистка довела меня под руку до больничного отделения, которое находилось в трех кварталах, и не ушла, святая душа, пока меня не отвели в палату. Даже нагрубила доктору, шепотом заметившему ей, что я, вероятно, женщина из опустившихся, а мое состояние вовсе не болезнь, а следствие злоупотребления алкоголем. На что девушка выдала ему что-то насчет половой дискриминации, да в таких образных выражениях, что лицо немолодого доктора пошло пятнами, и он поспешил дискуссию закончить.
В кабинете доктора я пожаловалась на сильнейшее головокружение, шум в ушах, тошноту и прочие прелести, которые обычно перечисляла моя бабушка своему лекарю. Добавила, что я совсем не могу ходить самостоятельно, по крайней мере — сегодня, успокоила, что такое со мной время от времени случается, что уже завтра я, разумеется, приду в себя и смогу самостоятельно добраться до дома.
Я пустила в ход все свое обаяние и светские манеры, потому что рядом стояла сердобольная молодая сестричка, которая, я была убеждена, сегодня после полуночи поможет мне отправиться на тот свет самым легким и безболезненным способом. Вряд ли она это сделает по собственной воле, скорее всего снадобье придется украсть, но именно она, я уверена, сообщит мне о том, где его найти и какой именно пузырек поможет мне отправиться за своей любовью сквозь время и смерть…
9
Я никогда не обращал внимания на смену времен года. Но эта весна вливалась в мою кровь по капле, меняя меня изнутри, и остановить этот процесс я не мог, отчего становилось иногда даже страшно.
Время шло размеренно. Я читал дневник понемногу. От него исходило неприятное ощущение неизбежности, и, боясь застрять в нем, я назначил себе время для чтения — полчаса в обед. Любопытство мое к нему то остывало, и я забывал о нем на время, то снова возрастало без всякой причины.
А время шло.
Я еще пару раз встречался с Ингой. Но довольно быстро понял, что никакого волшебства между нами быть не может. Несмотря на все ее великолепие.
Ей приходилось звонить мне самой. Она много расспрашивала меня о диссертации, о моих друзьях, о сердечных привязанностях. Но мне совсем не хотелось делиться с ней даже такими мелочами. Спускаясь к себе, я шел нарочито медленно, в надежде встретить случайно Еву и мысленно рассказывая ей о своем детстве, о сердечных привязанностях и даже о работе иногда. Но Ева пропала.
Я стал больше курить, потому что из окна кухни видно было дорожку из нашего подъезда, ведущую к остановке, и я надеялся увидеть ее. А постоять с сигаретой у окна значит получить еще один шанс…
Но она не появлялась. За три недели я не увидел ее ни разу. И вот однажды утром в мою дверь позвонили.
На пороге стояла женщина средних лет. Впрочем, если она и стояла на пороге, то совсем недолго, дав мне возможность лишь мельком разглядеть ее и ее поклажу.
— Здравствуйте, — сказала она, профессионально улыбаясь, — куда я могу пройти? Эти слова раздались уже за моей спиной, и я поторопился запереть дверь и войти вслед за ней на кухню, куда она отправилась без всякого приглашения.
— Боже, — сказал она. — Как я обожаю кухни.
С этими словами она водрузила на стол то, что держала в руках, — просторную клетку с перепуганной канарейкой. Шелковый платок, которым была покрыта клетка, скользнул на пол, и птичка пронзительно заверещала. Но женщина быстрым жестом вернула платок на место, заставив ее замолчать. Сама же, не дожидаясь приглашения, расположилась возле стола, положила на стол локти, сплела из пухлых рук корзиночку, опустила туда подбородок и мягко посмотрела на меня.
— Я ваша соседка, — сказала она с материнской нежностью, с той самой материнской нежностью, которую я видел только в старых фильмах и с которой моя собственная мать никогда на меня не смотрела. — Меня зовут Ольга Владимировна.
— Очень приятно, — ответил я осторожно и, поскольку повисла пауза, показавшаяся мне неловкой, вежливо спросил: — Может быть, чаю?
— Что вы, — всплеснула она руками, — смею ли я отвлекать вас настолько…
И снова — пауза.
Что мне было отвечать? Не смеете?
— Мне это совсем не трудно, — ответил я. — Тем более что я как раз собирался… Зеленый с жасмином?
— Мой любимый.
Она небрежно отодвинула в сторону листы бумаги с моими заметками, ручки, фломастеры — все, что ей мешало, расчистив плацдарм для маленькой фарфоровой чашечки.
— Сахар?
— Обязательно. И ложечку.
— Пожалуйста.
Она медленно размешивала сахар, посматривая куда-то через мое плечо. Я обернулся посмотреть, что же привлекло ее внимание.
— Этот вид из вашего окна — не оторваться, — объяснила она.
— Эти старые тополя?
— Как будто я снова у нее…
— Простите?
— Здесь жила моя подруга…
Она мечтательно смотрела в окно.
