Я был уверен в спасении Августейших Особ в Алапаевске. Моя вера была основана на том, что нас-то именно в том и обвиняли, что мы прибыли с целью спасения их и участвовали в заговоре, благодаря которому они спаслись. Я так и смотрел на дело Михаила Александровича. Сквозь эту призму я рассматривал то, что говорилось мне Знамеровским и Челышевым.
Значительно позднее, когда убедился я в убийстве в Алапаевске, когда понял, как они лгали, предъявляя нам обвинения, я понял, что, конечно, убит и Михаил Александрович.
Когда мы сидели в Пермской тюрьме, к Елене Петровне явился однажды какой-то местный чекист и спросил её, знала ли она в лицо членов Царской Семьи и может ли опознать Великих Княжон, если ей покажут одну из них. Елена Петровна, конечно, ответила утвердительно. Этот чекист сказал ей, что поймана одна девушка, обвиняющаяся в воровстве, выдающая себя за дочь Государя Великую Княжну Анастасию Николаевну. В тот день, как говорил чекист, она была избита сильно красноармейцами и предъявлена быть не могла. Позднее, её привели в тюрьму и посадили в одну камеру с Еленой Петровной. Обман был очевиден и поэтому никакого разговора о том, почему она себя называла Великой Княжной, не было. Это была уличная девушка, профессиональная воровка, побывавшая везде в России; была она и в Японии. Она учила Елену Петровну петь тюремные песни и говорила, что её паспорт весь испещрён тюремными отметками. Когда Елена Петровна сказала ей, чтобы она вернулась к честной жизни, эта воровка указала ей на свой паспорт: кто же возьмёт с таким паспортом?
Я могу ещё сказать следующее про Юровского.
Он, как я говорил, обнаружил приёмы опытного чекиста. Но при всём этом, он был весьма учтив, корректен, выдержан и, так сказать, старался быть галантным.
При встречах с Еленой Петровной он был весьма учтив, галантно снимал шляпу, приветствовал Елену Петровну при встречах и жался всегда к стенке, стараясь дать ей дорогу. Так он себя держал с ней не на глазах других. При других же он старался сделать вид, что не замечает её.
Был он учтив и со мной и обнаружил знание им польского языка: пытаясь говорить со мной по-польски (я выдавал себя за серба). Должен сознаться, что я получил от него хорошее впечатление и даже, что это, по крайней мере, не большевик. Должен сознаться, что я даже думал, что не ему ли мы обязаны тем, что нас не расстреляли в Екатеринбурге, и однажды приветливо пожал ему руку, считая его, так сказать, человеком, более порядочным, чем другие в чека.
Сахаров – это был мальчишка-хулиган. Он заходил к нам часто в номер и хвастался своими новыми костюмами и каждый раз новыми перчатками. Совсем был пустой мальчишка.
Как только Елена Петровна узнала, что Князь Иоанн Константинович переведён на тюремный режим, она сейчас же решила вернуться к мужу. Дети были у бабушки, как я говорил. Настойчиво желая вернуться к мужу, она тогда же выдала Белобородову расписку следующего содержания: «Я, гражданка Королевства Сербского Елена Петровна, по мужу Романова, желая разделить тюремный режим мужа, добровольно возвращаюсь в Алапаевск, где обязуюсь переносить тот режим, принимая на себя все расходы по моему содержанию. Я обязуюсь не обращаться к защите иностранных посольств, а если таковые сделают шаги в мою пользу, отказываюсь воспользоваться результатами этих шагов. Елена Петровна Романова, Королевна Сербская».
Мы вместе с Еленой Петровной были у Петерса.
На вопрос Княгини, почему нас не отпускают, Петере ответил: «Потому, что один ваш (Сербский) батальон находится на Мурмане
[700]с союзниками». Когда Княгиня сказала, что Сербия не станет воевать с Россией, Петерс ответил: «Да, это мы понимаем, что Сербия не нападёт на Россию, но она всё же и не оставляет наших бывших союзников».
Показание моё, составленное в трёх экземплярах и во всех мне прочтённое, записано с моих слов правильно. Я даю показание, имея у себя под руками мои записки.
Прошу внести следующие дополнения. Я опознаю Юровского на одной из карточек. Только у него тогда были более коротко острижены волосы.
Я именовал себя в Екатеринбурге и Перми секретарём Сербского посольства, имея у себя соответствующий паспорт. Посылка майора Максимовича имела место ранее прибытия в Екатеринбург Елены Петровны 20 апреля. Это было в апреле-начале мая.
Секретарь Её Королевского Высочества Княгини Елены Петровны. С. Смирнов.
Судебный Следователь Н. Соколов.
С подлинным верно:
Судебный Следователь по особо важным делам
Документ № 29
Отрывок из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина) «Сквозь вихри враждебные».
«(…) Весной 1918 года в город Екатеринбург прибыла сербская миссия с письменным разрешением от наркома по военным делам Троцкого на выезд из Алапаевска в Екатеринбург, а отсюда через Москву в Сербию жены великого князя Ивана Константиновича, которая была урождённой сербской королевой – дочерью короля Сербии Петра. Но вместо этого, прибывшая миссия в лице майора сербской службы Мигича,
[702]фельдфебеля Вожетича
[703]и управляющего делами сербской королевны – Смирнова, занялась установлением контактов с перевезённой 17 апреля 1918 года в Екатеринбург семьёй свергнутого царя – в частности добивалась свидания с самим Николаем 2. Такого рода активность показалась подозрительной, и сербская миссия была временно арестована. Доставить великую княгиню Елену Петровну в ЧК было поручено мне. В екатеринбургской Атамановской гостинице мне указали номер, в котором жила княгиня – постучался: навстречу вышла молодая женщина невысокого роста, нос горбинкой. Пригласила войти, я вручил ей ордер на арест и попросил собрать вещи.
[704]Она встретила всё очень спокойно, выразила сожаление, что ей придётся расстаться с мужем, но утешалась тем, что увидит своих детей, которые остались в Петербурге. Подчеркнула, что поскольку по международным законам браки свергнутой династии автоматически расторгаются, то она уже не русская великая княгиня, а королева Сербская, и что так же будет везде себя именовать. Я взял её вещи, и мы спустились к извозчику, королевна хорошо говорила по-русски, мы с ней свободно беседовали.
