Я поняла теперь, как и Ты, что это лучшее, самое большое счастье, которое может быть, что с этим чувством всё можно перенести, и я благословляю Бога и Тебя, Ангел мой, за это, потому что я уверена, что это мне послано по Твоим молитвам. Какое чудное спокойствие на душе, когда можешь всё и всех дорогих отдать всецело в руки Божий, с полным доверием, что Он лучше знает, что кому и когда надо. Будущее больше не страшит, не беспокоит. Я так чувствую и так доверяюсь тому (и так это испытала на себе), что по мере умножения в нас «страданий Христовых, умножается Христом и утешение наше» (2 Коринфянам, 1, 5) (…)
Я знаю, что Ты везде будешь со мной, будешь вести меня по тому пути, по которому я должна идти, и я закрываю глаза, отдаюсь всецело, без сомнения и вопросов, или ропота в руки Божии, с доверием и любовью, и знаю, что ты умолишь Бога поддержать меня и в минуту смерти, или если мне ещё будут испытания в жизни“.
На этом кончается дневник Анастасии Васильевны, посвящённый матери».
[352]
[353]
События Февральской Смуты застали Графиню А. В. Гендрикову по пути в Ялту, куда она срочно выехала, чтобы навестить свою заболевшую сестру Александру (Иночку). Но, прибыв в Севастополь, она узнаёт о произошедших в Петрограде событиях и, так и не повидав сестру, возвращается обратно в Царское Село.
И, надо сказать, её возвращение было, что называется, ко времени.
8(21) марта 1917 года, за два часа до того, как Александровский Дворец по приказу Генерал-Лейтенанта Л. Г. Корнилова стал тюрьмой для всех тех, кто пожелал в нём остаться, Графиня А. В. Гендрикова вновь приступила к своим служебным обязанностям, записав в дневнике: «Слава Богу, я успела приехать вовремя, чтобы быть с Ними».
И воистину: благодарить Господа за возможность быть арестованной – редкое встречаемое чувство, не говоря уж о том, сколь редкое это человеческое качество.
А когда по постановлению Временного Правительства Августейшая Семья должна была последовать в далёкий Тобольск, она без колебаний последовала за Ней, даже не предполагая, что всего через каких-то десять месяцев именно из этого сибирского города начнётся её скорбный путь на Уральскую Голгофу.
По прошествии лет брат Настеньки Граф А. В. Гендриков
[354]вспоминал:
«Как живой стоит в памяти образ покойной сестры, когда накануне отъезда в Тобольск, уходя, она махнула мне рукой на прощание. Сердце подсказывало, что больше мы с ней в этом мире не встретимся».
[355]
Как в Царском Селе, так и в Тобольске Государыня из-за невозможности личных встреч зачастую обменивалась с находящейся около Царской Семьи Настенькой письмами в виде записочек. А Графиня А. В. Гендрикова, движимая бесконечной любовью к Государыне, всегда была Её верным утешителем.
Но и «тобольский период» не принёс в душу Настеньки желанного успокоения.
Первые для неё неприятности были связаны с неожиданным приездом в Тобольск бывшей Личной Фрейлины Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны – Маргариты Хитрово. Явившись в город 15 августа, без какого-либо на то разрешения властей, М. С. Хитрово в тот же день была арестована. С самой первой минуты своего пребывания на тобольской земле всё поведение М. С. Хитрово выдавало в ней неумелую заговорщицу, что, в свою очередь, послужило причиной для допроса всех лиц, с кем она успела, что называется, обмолвиться словом. А её кратковременное пребывание в комнате, занимаемой Графиней А. В. Гендриковой в доме Корнилова, и вовсе послужило причиной для обыска, после проведения которого Настенька была лишена права на свободное передвижение по го-роду.
Но едва закончился её домашний арест, как Анастасию Васильевну ждало новое испытание.
Приехав в Тобольск, дочь Е. С. Боткина, Татьяна, попросила солдата, препровождавшего её на квартиру Полковника Е. С. Кобылинского, показать ей дом, где помещаются арестованные. Оказавшись рядом с Корниловским домом, где проживала свита, Т. Е. Боткина сразу же чуть ли не столкнулась с Графиней А. В. Гендриковой. Памятуя случай с М. С. Хитрово, та отскочила от неё с возгласом: «“Не подходите ко мне, не подходите”, – и, справившись, благополучно ли я доехала, не прошла к двери до тех пор, пока я не ушла».
[356]
Ситуация с предосторожностями порой граничила с анекдотической. Так, в конце 1917 года, едва оправившись после операции аппендицита, в Тобольск прибыла Личная Фрейлина Государыни Императрицы Александры Фёдоровны и подруга Графини А. В. Гендриковой – Баронесса София Карловна Буксгевден.
При этом курьёзность ситуации, как таковой, заключалась в том, что и у Баронессы С. К. Буксгевден, и у Графини А. В. Гендриковой были совершенно одинаковые шубы, пошитые ими в лучшие времена. Так вот, абсолютно не сговариваясь между собой, обе дамы явили эти шубы на обозрение караула. И причём, фактически, в одном месте. София Карловна явилась в ней в корниловский дом, а Анастасия Васильевна, минутой ранее вышла из него, чтобы направиться в «Дом Свободы». Ничего не подозревавшие солдаты охраны, как говорится, ни сном ни духом не ведавшие о существовании в одном городе шуб-близнецов, изловили Настеньку, искренне считая, что поймали баронессу, пытавшуюся проникнуть к Царской Семье вопреки всеобщему запрету, так сказать, по собственной инициативе. И хотя Баронесса С. К. Буксгевден приехала в Тобольск с личного разрешения А. Ф. Керенского, об этом охране пока что не было известно. Да и выполнять распоряжение «временных» после случившегося в Петрограде и Москве Октябрьского переворота они не особо стремились… Чуть ли не с торжеством изловив «ослушницу», они уже надеялись её примерно наказать, как вдруг пред их очи предстало «содержимое» шубы – Графиня А. В. Гендрикова. Теперь караульные вообще ничего не понимали – если графиня здесь, то кого в таком случае пропустил в дом часовой? В общем, примерного наказания не состоялось, хотя шума и гвалта среди охраны, по словам очевидцев, было много.
