Как ни странно, но нота Чичерина, выражавшая, судя по всему, позицию Ленина и Троцкого, оказалась прямым ответом на меморандум Д. Керзона, министра иностранных дел Великобритании от 16 августа. Напомнившим участникам Парижской мирной конференции о том, что Колчак так до сих пор и не выполнил требования, изложенные Советом Четырёх в ноте от 26 мая. В том числе, не признал независимость государств, возникших на территории бывшей Российской Империи. Потому-то Керзону и пришлось напомнить союзникам:
«На Западном русском фронте Польша, прибалтийские государства – Литва, Латвия и Эстония – ведут военные действия против Советского правительства. Поскольку дело касается прибалтийских государств, их сопротивление находится в зависимости, главным образом, от размеров материальной помощи, которую они надеются получить, а также от той политики, которой союзники желают следовать по отношению к их национальным стремлениям.
С политической точки зрения создавшееся сейчас положение в высшей степени неудовлетворительно. Правительство Его Величества признало де факта Временные правительства Эстонии и Латвии в Ревеле и Либаве, а представители союзников в Париже постановили в пятом условии, связанном с признанием ими Колчака, что «в том случае, если взаимоотношения между Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будут в непродолжительный срок налажены путём добровольного соглашения, то вопрос об их положении будет разрешён с привлечением и в сотрудничестве с Лигой Наций. До тех пор, пока оно не войдёт в силу, правительство России должно дать согласие на признание этих территорий автономными и подтвердить те взаимоотношения, какие существуют в настоящее время между их правительствами де факта и державами союзной коалиции».
Однако никаких дальнейших шагов к тому, чтобы обеспечить содействие прибалтийских государств, в той политике, которую выработали союзные державы, сделано не было, и ничего не было сообщено представителям этих держав в Париже, несмотря на их многократные просьбы о том, чтобы их информировали о намерениях союзных правительств. В результате возникло серьёзное недовольство, как в Латвии, так и в Эстонии, Литве».56
Фактическое признание Чичериным требований, на которых настаивала Антанта, неизбежно привело к серьёзным, хотя и предельно скрытным разногласиям в советском руководстве. Троцкий, дважды выступавший в те дни (27 августа – в Моссовете, 1 сентября – в Петросовете), преднамеренно говорил о положении лишь на основных фронтах, Восточном и Южном, всячески убеждая слушателей, что никаких особых трудностей у Красной Армии нет, и что победа не за горами.
Тем не менее, в Петрограде, явно не без подсказки Зиновьева, не только главы Коминтерна, но и областной партийной организации, по докладу Троцкого приняли резолюцию, шедшую вразрез с тем, о чём говорил Председатель РВСР.
«Петербургский Совет, – неожиданно констатировала она, одобряет предложение мира, сделанное Советом Народных Комиссаров нынешнему правительству Эстляндии. Петербургский Совет уверен, что Совет Народных Комиссаров не отказался бы от мирных переговоров даже с существующим правительством Финляндии. Вместе с тем, Петербургский Совет заявляет:
Больше, чем когда бы то ни было, мы готовы защищать наш Красный Петербург Если эстляндские и финляндские буржуа, следуя натравливанию англо-французских империалистов, пойдут на Петербург, мы ответим им контрнаступлением против Ревеля и Гельсингфорса, и, соединившись с эстляндскими и финскими рабочими, мы не остановимся до тех пор, пока не уничтожим и не истребим всю финляндскую и эстляндскую буржуазию».57
Ответ Троцкого последовал незамедлительно. Уже 3 сентября «Правда» опубликовала его статью «Финляндия и тринадцать других», посвященную политике, необходимой по отношению к северной соседке – как потенциальной участнице «похода четырнадцати держав» против РСФСР.
«Вопрос о Финляндии, – указывал Троцкий, – становится сейчас принципиальным. Расслабленная в военном отношении Антанта хочет грызть и терзать тело Советской России зубами мелких наёмных собак. Открытое вступление в их свору Финляндии подняло бы до некоторой степени дух наших врагов и затянуло бы развязку. Вот почему Советская Россия не может дольше позволить буржуазной Финляндии играть с идеей наступления на Петроград.
Мы ведём слишком большую игру мирового масштаба, чтобы у нас могло быть какое бы то ни было желание откликаться на мелкую провокацию. Поэтому повторяю: если Финляндия останется в границах благопристойности, ни один красный солдат не перешагнёт через её порог. Это решено твёрдо и нерушимо.»
Напомнив тем содержание июльской телеграммы своего заместителя Склянского, Троцкий, чтобы не потерять ореол беспорочного большевика, живущего ради одного – победы пролетарской революции в мировом масштабе – вынужден был прибегнуть к обычной для таких людей риторике. «Попытка финляндской буржуазной черни, – выспренне заверил он читателей, – нанести удар по Петрограду вызовет с нашей стороны истребительный крестовый поход против финляндской буржуазии». Но сочтя и такое пояснение недостаточным, прибег, как посчитал, к самому весомому аргументу. Попытался запугать цивилизованную европейскую страну нашествием «азиатской орды». «В числе тех дивизий, – писал Троцкий, завершая статью, – какие мы теперь перебрасываем на Петроградский фронт, башкирская конница займёт не последнее место, и в случае покушения буржуазных финнов на Петроград красные башкиры выступят под лозунгом «На Гельсингфорс!».58
И всё же последнее слово осталось за еретиком Зиновьевым. В тот же день он направил правительству Эстонии радиотелеграмму, которая вполне могла не только полностью дезавуировать предложение Чичерина, но и резко обострить и без того напряжённые отношения между Ревелем и Москвой. Повод же для прямой угрозы председатель Исполкома Коминтерна избрал самый подходящий для своего поста, – разгон полицией Всеэстонского съезда профсоюзов, высылку в Советскую Россию 76 его участников и захват ещё 26 как заложников.
«Нам сообщают, – уведомил Зиновьев Ревельское правительство, – что в ответ на разгон съезда, который произведён руками меньшевика, эстонского министра внутренних дел Геллата, эстонские рабочие готовят всеобщую забастовку. Мы горячо желаем успеха этой забастовке, мы шлём горячий привет эстонским рабочим и сознательным солдатам. Мы уверены, что близок момент, когда Эстония, вопреки натравливаниям английских империалистов и предательствам эстонских меньшевиков, станет Советской Республикой и сольётся в братском союзе с РСФСР, /выделено мной – Ю.Ж./».59
Но ни в Гельсингфорсе, ни в Ревеле почему-то не обратили ни малейшего внимания на столь недвусмысленные угрозы. Видимо, сочли официальное предложение Чичерина более значимым. А потому 4 сентября последовал столь ожидаемый в Москве ответ Ревеля. Если в настоящее время, – отмечалось в нём, – Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика готова прекратить ею же начатую без всякого повода войну /так эстонский МИД лицемерно назвал участие эстонской дивизии в недавнем походе на Петроград – Ю.Ж./, то и у правительства Республики не может быть никаких препятствий вступить в переговоры по сему предмету».60
