5. От практики к теории и обратно
Итак, почти вся западная граница страны была определена (хотя и не совсем выгодным образом), закреплена пятью мирными договорами. Почти вся – за исключением Бессарабии, оккупированной румынскими войсками. Фактически аннексированной, что было «закреплено» решением Совета послов Великобритании, Франции, Италии и Японии, принятым в Париже 28 октября 1920 года.
Правда, не ратифицированным в Токио, почему юридически оно так и не вошло в силу. Узнав о том, Наркоминделы РСФСР и УССР совместной нотой от 1 ноября заявили: они «не могут признать соглашение, касающееся Бессарабии, принятое без их участия»,89 но тем и ограничились.
К тому времени и Гражданская война подошла к своему концу. Не только на Урале, в Восточной Сибири, Средней Азии, но и в Европейской части России. Ещё 10 октября, несмотря на весьма неблагоприятное положение на польском фронте, РВСР отдал приказ о завершении операции по освобождению Крыма. 7 ноября стянутые на юг 4-я, 6-я, 13-я, 1-я и 2-я Конные армии, другие части и соединения, включая значительные силы Махно, начали штурм Перекопско-Ишуньских и Чонгарских укреплений. На пятый день прорвали их и устремились к южному побережью, заставив врангелевцев поспешно бежать за рубеж. 14 ноября они ушли на транспортах из Феодосии и Евпатории, 15 – из Севастополя, 16 – из Керчи и 17– из Ялты. Крым был свободен.
Теперь руководство смогло заняться и внутренними проблемами, а среди них – и национально-территориальными. Но к ним обратился не только Каменев, столь рьяно решавший полтора года такие задачи на свой страх и риск, но и Сталин. Использовал для того отличный повод – приближавшееся трёхлетие революции. Выступил на полосах «Правды» 10 октября с пространной теоретико-публицистической статьёй «Политика Советской власти по национальному вопросу в России». Однако в ней вынужден был излагать свои взгляды, не отвергая открыто всё то, что было сделано без него, вопреки ему.
Начал Сталин с констатации бесспорного:
«Три года революции и Гражданской войны в России показали, что без взаимной поддержки центральной России и её окраин невозможна победа революции… Центральная Россия… не может долго держаться без помощи окраин, изобилующих сырьём, топливом, продуктами продовольствия. Окраины России, в свою очередь, обречены на неминуемую империалистическую кабалу без политической, военной и организационной помощи более развитой Центральной России».
Отсюда Сталин делает логический вывод: раз действительно столь необходим «прочный союз между центром и окраинами», «нерушимый союз между ними», добавляет он, то «в какие формы он должен вылиться?» Поясняет, что в таком поиске и «состоит политика Советской власти по национальному вопросу». Но прежде чем дать свой ответ на него, предложить свой взгляд на проблему, возвращается к основной посылке, выражая её на этот раз от противного.
«Требование отделения окраин от России, – пишет Сталин. – как форма отношений между центром и окраинами… должно быть исключено». Почему? Да потому, что «отделившиеся окраины неминуемо попали бы в кабалу международного империализма. Достаточно взглянуть на отделившиеся от России Грузию. Армению, Польшу Финляндию и т. д., сохранившие лишь видимость независимости, а наделе превратившиеся в безусловных вассалов Антанты, чтобы понять всю контрреволюционность требования отделения окраин при настоящих международных условиях».
Итак, для Сталина диллема предельно проста. «Либо вместе с Россией, либо вместе с Антантой… Третьего выхода нет». А затем приступает к изложению наиважнейшего. Растолковывает теоретическую суть вопроса, в поисках ответа на который уже не раз скрещивали копья Ленин и Бухарин, Пятаков и Чичерин, иные лидеры страны и партии.
«Конечно, – вроде бы соглашается Сталин, – окраины России, нации и племена, населяющие эти окраины, как и всякие другие нации, имеют неотъемлемое право на отделение от России, и если бы какая-либо из этих наций решила в своём большинстве отделиться от России, как это было с Финляндией в 1917 году, то России, вероятно, пришлось бы констатировать факт и санкционировать отделение.
Но речь идёт здесь не о праве наций, которые неоспоримы, а об интересах народных масс как центра, так и окраин. Речь идёт о характере той агитации, который (характер) определяется этими интересами и которую (агитацию) обязана вести наша партия, если она (партия) не хочет отречься от самой себя, если она хочет повлиять на волю «трудовых масс национальностей в определённом направлении. Ну, а интересы трудовых масс говорят, что требование отделения окраин на данной стадии революции глубоко контрреволюционно /выделено мной – Ю.Ж./».
Не ограничиваясь столь резко отрицательной оценкой права наций на самоопределение вплоть до отделения, столь же негативно Сталин высказывается и по поводу более мягкой, ограниченной формы того же права:
«Равным образом должна быть исключена так называемая культурно-национальная автономия, как форма союза между центром и окраинами России. Практика Австро-Венгрии (родины культурно-национальной автономии) за последние десять лет показала всю эфемерность и нежизненность культурно-национальной автономии как формы союза между трудовыми массами национальностей многонационального государства».
Но что же, в конечном счете, предлагает Сталин? «Остаётся. – заявляет он, – областная автономия окраин, отличающихся особым бытом и национальным составом, как единственно целесообразная форма союза между центром и окраинами. Автономия, долженствующая связать окраины России с центром узами федеративной связи /выделено мной – Ю.Ж./ То есть та самая советская автономия, которая была провозглашена Советской властью с первых же дней её появления на свет и которая проводится ныне на окраинах в виде административных коммун и автономных советских республик».
Тем самым, Сталин вполне преднамеренно напомнил не столько читателям, сколько партийному руководству, о том, на чём настаивал, начиная с 1917 года. О призванных (согласно действующей Конституции) и служить образующими Российской Федерации – областных объединениях. Но, учитывая заявленную тему статьи, ограничился их частным случаем, только «отличающимися особым бытом и национальным составом». Такими, как давным-давно созданная Туркестанская и в последний момент отвергнутая Татаро-Башкирская автономные республики. Как и задумывалось, объединявшие несколько губерний или областей, многонациональные.
Однако в октябре 1920 года Сталину приходилось учитывать не только то, что было одобрено всеми (и ЦК РКП, и Всероссийским съездом Советов), но и то, что появилось в полном противоречии с заявленным. Приходилось учитывать настоящий конгломерат национально-территориальных образований, созданных за последний год. Их бессистемность, непродуманность, случайное многообразие, которое никто (ни Ленин, Каменев, Крестинский в Политбюро, ни Каменев, Владимирский в Президиуме ВЦИК) и не подумал хоть как-то обосновать, предложив чёткие критерии для использования в будущем.
Поступил Сталин единственно возможным образом. Не беря на себя ответственность за уже созданное, но и не критикуя никого за допущенные ошибки, разъяснил с точки зрения классической диалектики: мол, «советская автономия не есть нечто застывшее и раз навсегда данное». Тем наметил возможность со временем реформировать возникшую структуру, а после того постарался систематизировать существующие автономные образования, сведя их в четыре группы.
