Отсюда моё предложение: отложить операцию с Арменией до подхода новых подкреплений, и потом, имея последние на границах с Грузией, начать операцию на Эривань… Во всяком случае, у нас нет другого выхода, по-моему, как на короткий срок отложить намеченную… операцию… Впрочем, я должен сказать, что немедленная операция при всём её рискованном характере всё же имеет одну очень ценную положительную черту: она сразу же создаёт ясность. Может быть, ради этого одного стоило бы рискнуть».1
1. Закавказский узел
Кемалистская Турция, которой не доверял, столь опасался Сталин, только что появилась. Возникла на руинах Оттоманской Империи как неожиданный результат Мудросского перемирия, подписанного султанским правительством 30 октября 1918 года с представителями Антанты на борту британского крейсера «Агамемнон» у берега острова Лемнос.
Некогда огромная и сильная, державшая когда-то в страхе Европу страна потеряла большую часть своей территории. В соответствии с соглашением 1916 года Сайкса-Пико, Великобритания после победы должна была установить контроль над Аравийским полуостровом, Палестиной, Месопотамией и Курдистаном. Франция – над Ливаном, Сирией и Киликией. Италия также пожелала расширить собственную зону присутствия в регионе и вознамерилась занять прилегавшие к захваченным в 1912 году Додеканезским островам юго-западное побережье Анатолии. К трём державам после победы присоединилась и Греция. Захватила крупный порт Смирну (Измир) с прилегающим значительным районом. Кроме того, в соответствии с условиями перемирия, турецкая армия должна была покинуть пределы Закавказья и согласиться на оккупацию союзниками шести вилайетов, населённых армянами – в случае возникновения каких-либо беспорядков хотя бы в одном из них.
Униженное, раздавленное невиданными в своей истории территориальными уступками, вернее – разделом, султанское правительство, да и то лишь благодаря присутствию в Мраморном море британско-французско-итальянской эскадры, сумело продержаться у власти менее двух лет.
Собравшийся в Стамбуле 12 января 1920 года парламент принял декларацию («национальный обет»), потребовавшую возвращения утраченных территорий и полного невмешательства во внутренние дела страны. В ответ 16 марта войска Антанты вошли в столицу доживавшей последние месяцы империи и разогнали парламент. Тогда новый уже по составу парламент назвавший себя Великим Национальным Собранием, перебрался в Ангору (Анкару), избрал своим председателем руководителя начавшегося освободительного движения генерала Мустафу Кемаль-пашу и передал под его верховное командование все войска в Анатолии. Кемаль, принуждённый искать помощь, 26 апреля обратился к Москве с предложением установить дипломатические отношения и с просьбой оказать посильную военную помощь.
Рекомендуя Совнаркому удовлетворить просьбу Ангоры, Чичерин в письме Ленину 16 мая так объяснил позицию, которую следует занять Москве. «Мы не должны, – писал он, – увлечься слишком широкими перспективами и начать авантюры, превышая свои силы, но с этой оговоркой я всё же должен сказать, что сближение о Турецким Национальным Центром может привести к громадному усилению нашей политики на Востоке…
Они вполне признают самоопределение всех национальностей и готовы на отделения и автономии. Программа Халила /посланец Национального Собрания, прибывший в Москву для переговоров – Ю.Ж./ – доктрина Монро для Азии, борьба всех азиатских народов против европейского империализма. Он признаёт Советскую Россию единственным другом азиатских народов и понимает, что без нас они погибнут… Его агенты будут поддерживать нашу политику и в Афганистане, и в Индии. Таким образом, центр нашей ближневосточной политики перенесётся в Турцию».2
Советское руководство, оценив кемалистское движение как исключительно антиимпериалистическое, способное «пробудить Восток», согласилось с доводами Чичерина. 3 июня заявило о готовности предоставить Ангоре оружие и боеприпасы, а также 10 миллионов рублей золотом. Сообщая о том Кемаль-паше, Чичерин так изложил своё видение политики потенциального союзника: независимость Турции, включение в её состав бесспорно турецких территорий; предоставление Турецкой Армении, Курдистану, Лузистану, Батумской области, Восточной Фракии и районам со смешанным турецко-арабским населением права высказаться самим о своей собственной судьбе; признание прав национальных меньшинств; передача вопроса о проливах конференции причерноморских стран.3
Тем временем, Греция – извечный объект турецкой агрессии – исходя из бесспорной слабости султанского правительства и совершенно не учитывая силы кемалистов, решила воспользоваться благоприятной, как ей казалось, ситуацией. 22 июня её дивизии, расквартированные в Македонии, заняли Восточную Фракию, а находившиеся в Смирне перешли в широкомасштабное наступление, направляясь на восток, в сторону Ангоры.
В те же дни Москва продолжила попытки обеспечить безопасность Армении, хотя там всё ещё находились у власти отнюдь не дружественные ей дашнаки. Нотой от 2 июня Наркоминдел уведомил Кемаль-пашу о желательности посредничества Советской России для установления справедливой границы между третий год конфликтующими странами. При этом Чичерин настаивал на использовании чисто этнографических принципов и только как исключение – возможных при необходимости переселениях.4
4 июля Ангора приняла предложение РСФСР, и вскоре в Москве начались запланированные переговоры. Однако из-за неожиданно непримиримой позиции главы турецкой делегации, министра иностранных дел Бекир Сами-бея добиться хоть какого-нибудь сближения позиций Ангоры и Эривани так и не удалось. Правда, Кемаль-паша, вынужденный направить на греческий фронт максимальное количество имевшихся у него дивизий, всё же отдал приказ очистить ту часть Карсской области, которую незадолго перед тем заняли турки, но взамен – сохранить контроль над большей частью Нахичеванского уезда.
Переговоры в Москве, несмотря на их очевидный провал, насторожили Баку и даже привели к определённым трениям между РСФСР и Советским Азербайджаном. Главу Азревкома Н. Нариманова серьёзно обеспокоила возможность юридического закрепления за Арменией тех спорных территорий, на которые дашнаки претендовали с апреля 1919 года, за которые боролись – на Зангезур, Карабах, Нахичевань.
Журналист по призванию, врач по профессии, Нариманов всегда был далёк от большой политики, не знал и не понимал её. Более двадцати лет вращаясь в кругу тех, кто отстаивал право азербайджанцев на свою культуру, на свой язык, он не мог не воспринять от них желания видеть свою родину не только свободной и счастливой, но и великой. Органически впитал всё то, что незаметно и слишком часто приводило к национализму. Но Нариманов был и большевиком. И потому свято верил, что Советская власть (как в Москве, так и в Баку) непременно должна сделать обе страны союзниками во всём, в том числе – и при разрешении территориальных споров. Верил и в то, что лишь рабоче-крестьянская власть в Эривани навеки устранит вечный армяно-азербайджанский антагонизм, приведёт к миру два народа. Но всё же никак не мог смириться с реально существующими обстоятельствами и пойти на вынуждаемый ими компромисс. Пусть и временный.
