Четвёртым (и последним) участником прений – хотя записалось ещё 29 человек, так и не получивших слова – стал секретарь Ташкентского горкома партии Х.Х. Бурнашёв. Он постарался сделать всё, чтобы сгладить то отчасти негативное – из-за, скорее всего, русофобской речи – впечатление, которое мог оставить Сафаров. Ташкентский делегат раскритиковал в равной степени ошибочные взгляды – как переселенцев, так и коренных жителей, не делая поблажек никому из них.
«Часто тонкий слой русского населения, – отметил Бурнашёв. – который имеется на окраинах, попадал под влияние колонизаторской идеологии. И до тех пор, пока мы не изживём этой идеологии, до тех пор, пока мы не покажем туземному населению, что мы вступили на путь ликвидации этих колонизаторских остатков, до тех пор мы ничего не сделаем».
Равной опасностью признал Бурнашёв и «буржуазный национализм, который хочет все национальности направить на путь капиталистического развития». И пояснил, откуда же проистекает такая тлетворная зараза: «Это доказывает несколько печатных трудов известных татарских шовинистов, которые определённо высказывают идею, что необходимо всем отсталым мусульманским народностям пройти через капитализм, и только тогда можно прийти к коммунизму».58
Скорее всего, именно такое завершение дискуссии Сталина вполне устроило. В противном случае, вряд ли бы он произнёс довольно короткое заключительное слово. В нём, по сути, ограничился предельно сжатым указанием на то, что посчитал грубейшими ошибками выступивших в прениях делегатов съезда.
Сафаров. Сказанное им по вопросу о земле касается только восьми-десяти миллионов человек из пятидесяти пяти миллионов нерусской национальности, а потому предложенные поправки «никакого значения не имеют», их «нельзя универсализировать».
Затонский. «Я имею в руках его собственные тезисы, которые он почему-то не предложил вниманию съезда, где нет ни одного предложения практического характера – мне не удалось найти ни одного буквально, за исключением, впрочем, одного предложения о том, чтобы название РСФСР было заменено словом «Восточноевропейская», и слово «Российская» – словом «Русская» или «Великорусская».
Микоян. Он «смешал Баку с Азербайджаном… Баку надстроен усилиями Нобеля, Ротшильда, Вишау и других, а Азербайджан является страной самых отсталых патриархально-феодальных отношений».
Кроме того, воспользовался Сталин случаем, чтобы отвергнуть все обвинения в том, что якобы его Наркомат занимается «насаждением белорусской национальности искусственно». Пояснил: у белорусов «имеется свой язык, отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке».
Чтобы уйти от любых подозрений в навязывании своей точки зрения на проблему, предложил – для выработки окончательного текста резолюции – избрать комиссию.59 Она же вобрала тех, кто уже высказал своё мнение – Г.И. Сафарова. В.П. Затонского, А.И. Микояна. А также и тех, кто, возможно, только собирался выступить (в основном, представителей национальных республик): от Белоруссии – Х.Г. Пестуна; от Украины – Д.З. Мануильского; от Армении – А.А. Бекзадяна; от Азербайджана – С.М. Кирова, Р. Ахундова и Т.Н. Каминского; от Туркестана – А.А. Рзаева, Н. Тюрякулова; от Татарии – С.Г. Саид-Галиева и М.Н. Ибрагимова; от Башкирии – М. И. Халикова; от Киргизии (Казахстана) – Садвокасова.60
Спустя четыре дня, вечером 15 марта, после новых острейших прений по вопросу о профсоюзах и прошедших на удивление мирно – о продналоге, то есть переходе к НЭПу, Сталин доложил съезду о результатах работы редакционной комиссии. Явно с ехидством заметил, что семеро членов комиссии, то есть чуть ли не половина её состава, на заседание так и не явились. Потом преподробнейше изложил все до единой поправки, внесённые в проект. Голосование, прошедшее сразу же вслед за тем, оказалось вполне предсказуемым. Текст резолюции поддержали все, кроме двух воздержавшихся.61
Более озабоченные отказом от ставшей привычной, понятной политики «военного коммунизма», связанным с тем поиском места профсоюзов, «гегемона» в управлении экономикой, делегаты съезда не придали должного внимания не менее значимому – созданию нового государства – вопросу, утонувшему, к тому же, в далеко не всех интересовавших, волновавших проблемах межнациональных отношений. Ко всему прочему резолюция, за которую все столь единодушно проголосовали, носила слишком общий характер, Не заставляла потому спорить, возражать. Оказалась столь же неопределённой, как и её проект – тезисы.
Да, «победа Советов и установление диктатуры пролетариата являются основным условием уничтожения национального гнёта, установления национального равенства, обеспечения прав национальных меньшинств».
Да, «при данных международных отношениях ни одна советская республика, взятая в отдельности, не может считать себя обеспеченной от экономического истощения и военного разгрома».
Всё это, бесспорно, сомнений не вызывает. Как не вызывало и продолжение такой мысли – «общей формой государственного союза» является «федерация советских республик, основанная на общности военного и хозяйственного дела». Всё это уже существовало, стало обыденным, вполне естественным. Всего лишь фиксировало реальность. Потому-то, скорее всего, никто кроме Затонского не обратил должного внимания на весьма расплывчатую констатацию того, что сохраняются три варианта создания искомого союза.
Во-первых, автономизация. Во-вторых – договорные отношения. Наконец, нечто среднее между тем и другим. Три варианта, ни один из которых в резолюции так и не назвали основой для будущего союза.62
Только теперь можно было понять, почему Сталин столь настойчиво взывал к оппонентам, требуя от них конкретных предложений. Только теперь можно было понять, какие именно конкретные предложения он жаждал услышать.
Сталин был связан утверждёнными Политбюро тезисами. Теми, что отразили всю нерешительность членов Комиссии Каменева – поляка Ю. Мархлевского, татарина С.Г. Саид-Галиева, русского М.В. Владимирского и болгарина Х.Г. Раковского (призванных выразить интересы украинцев), Генерального секретаря ЦК РКП(б) Н.Н. Крестинского и заместителя главы СНК Н.И. Рыкова (так и не сумевших за год прийти к какому-либо выбору, настаивать на нём, доказывая преимущества именно его).
Сталин сам никак не мог предложить собственный вариант ответа на вопрос, каким же должен стать союз. Вобрать ли в РСФСР все остальные советские республики как автономии, или же строить его исключительно на договорных отношениях. И опять – следует ли распространить такую форму отношений на Туркестан, нате республики, которые возникли как автономные, или нет?
Резолюция на все эти вопросы ответ так и не дала. Стыдливо уклонилась от чёткого, однозначного решения. Оставила его на будущее. Может быть, весьма близкое, а может – и отдалённое. Очень.
Между тем, столь очевидная неопределённость затрудняла назревшую выработку юридических взаимоотношений с только что возникшими советскими республиками. Арменией, где ревком взял власть 29 ноября минувшего года. С Грузией, где меньшевистское правительство бежало из страны всего лишь 17 марта, в те самые дни, когда и утвердили резолюцию.
