И всё же, наибольшей угрозой СНК полагал наступление немцев, при поддержке украинских войск, на Курском, Брянском и Воронежском направлениях. Создававших прямую угрозу уже не Петрограду, а Москве. Наступление, которое велось под надуманным предлогом якобы нежелания большевиков вступить в официальный контакт с Радой и признать, как то предусматривал Брестский договор, независимость Украины. При этом германские генералы не желали и слышать, что именно Киев, хотя и принял предложение СНК РСФСР от 21 апреля начать переговоры, местом которых был избран Курск, так и не прислал туда своих представителей.
Между тем, в прифронтовой город, избранный для встречи. 29 апреля прибыл Сталин, назначенный руководителем советской делегации. Прибыл, чтобы неделю провести в бесплодных ожиданиях. Формально отсрочку можно было объяснить государственным переворотом, произведённым командующим германскими и австро-венгерскими вооружёнными силами на Украине генерал-фельдмаршалом Г. Эйхгорном. Заменившим именно 29 апреля «демократический» режим на полумонархический. Распустившим в тот день Раду, собравшуюся для утверждения Конституции ТНР, и объявившим гетманом, главой Украинского государства (державы), генерал-лейтенанта царской службы П.П. Скоропадского. Того самого, который летом 1917 года был командующим 34 армейским корпусом, ставшим 1-м Украинским.
В действительности же, не столько Рада, сколько германское командование сознательно саботировало открытие переговоров только ради того, чтобы продвинуться максимально дальше на севере и востоке. И только тогда, когда Гинденбургу и Людендорфу потребовались все силы для очередного наступления на Западном фронте, затяжка переговоров прекратилась.
5 мая на небольшой железнодорожной станции Коренево, находящейся в 25 километрах от уездного города Рыльска, майор фон Розенберг-Липинский – от германских и украинских сил, и начальник штаба Курского укреплённого района Зальберман– от Красной Армии, заключили перемирие. Все боевые действия на Курском, Брянском и Воронежском фронтах прекращались, а между противостоящими друг другу войсками создавалась десятикилометровая нейтральная зона, прошедшая всего в 80 километрах от Курска. Именно это событие и послужило для Антонова-Овсеенко основанием сложить с себя должность Главкома армий Южных республик.
Исполнив поручение, 8 мая Сталин передал свои полномочия руководителю делегации Раковскому и возвратился в Москву. В тот же день, комментируя для прессы достигнутое соглашение, оптимистически заметил: «Можно думать, что переворот на Украине не исключает возможности заключения мира Советской властью и украинским правительством. Следует отметить, что после переворота прекратились и со стороны украинцев колебания, и оттяжки в деле предварительной работы по ведению мирных переговоров».75
Позиция Сталина объяснялась предельно просто. Мир (мир на юге Российской Республики) был летом 1918 года необходим. И на любых условиях. Нужен для того, чтобы направить ещё крайне слабые советские вооружённые силы туда, где они были нужнее всего. На север, против англичан и сформированных ими «Славяно-Британского легиона», «Мурманской добровольческой армии». На восток, против взбунтовавшихся чехословаков и созданной при их прямой поддержке, идущей в бой под красными революционными знамёнами, «Народной армии» Комитета членов Учредительного собрания. А ещё и против присоединившейся к нему Сибирской Областной Думы с собственной «Сибирской армией».
Но ещё более была заинтересована в мире Германия, ведшая последние, решающие сражения на Западном фронте. Потому-то фельдмаршал Эйхгорн и оказал весьма сильное давление на гетманские власти, заставив их уклоняться от встречи с представителями Москвы. 23 мая российско-украинские переговоры, наконец, начались. Но не в Курске, как планировалось, а в Киеве. Под неусыпным контролем немцев.
Делегация РСФСР включала малозначимых тогда политических лиц. Х.Г. Раковского как председателя (примечательно, что всего четырьмя месяцами ранее он приветствовал Третий съезд Советов как представитель социал-демократии Румынии!). Его заместителя, Д.З. Мануильского – замнаркома продовольствия, а также многочисленную группу экспертов. Среди них были профессор А.А. Немировский и А.Н. Ждан-Пушкин от НКИД, генералы П.П. Сытин и С.Н. Одинцов, полковник К.Я. Пушкарёв, капитан 2 ранга С.М. Холодовский – от военного ведомства.
Украинская делегация выглядела куда как представительнее. Глава – О.П. Шелухин, бывший министр юстиции в правительстве Рады, ставший Генеральным судьёй. Не менее импозантно выглядели должности и его коллег: И.А. Кистяковский – государственный секретарь, полковник Х.А. Барановский – начальник Генерального штаба, П.Я. Дорошенко – управляющий делами министерства иностранных дел.76
Представители гетмана стремились во что бы то ни стало добиться того, что считали наиважнейшим. Во-первых, вынудить советскую делегацию признать независимость Украины. Во-вторых, добиться согласия Москвы на ту территорию для своей державы, которую определяли как этнографическую. Описанную еще в 1892 году молодым марксистом, подданным императора Франца Иосифа, украинцем по национальности Юлианом Бачинским в книге «Украина ирредента» – от западной границы Российской Империи по Северный Кавказ, включая Кубанскую область и Черноморскую губернию.
Но именно такие, явно чрезмерные цели и привели к неудаче на переговорах.
Шелухин сразу попытался добиться в протоколах наименования Украины как независимого государства. Однако Раковский, выполняя указание СНК, даже на пятом по счёту заседании, 31 мая, категорически отказывался от использования такой формулировки.
«Ввиду того, – заявил он, – что ваши и наши отношения до сих пор ещё юридически не определились, я имею полное право, основываясь на выводах юридической науки, сказать: для нас Украинская держава начнёт существовать с того момента, когда мы здесь, с вами, подпишем договор… С точки зрения международного права преемником бывшей Российской Империи является Российская Советская Федеративная Республика. И лишь в том случае могли бы выступать части бывшей Российской Империи как субъекты международного права, если на то было бы дано согласие Российской Федеративной Республики».77
Позиция Раковского являлась безупречной, ясной, понятной любому дипломату. Отсюда и те бесплодные предварительные дискуссии, тянувшиейся две недели. Безрезультатные только из-за того, что для советской делегации главным являлся не сам договор, к которому она никак не стремилась, которого заведомо не желала, а лишь формальное выполнение того, к чему её вынудили в Бресте. О том весьма откровенно заявил Мануильский. «Полагаю, – честно признался он, беседуя с корреспондентом газеты «Известия», – что результатом наших переговоров явится не подлинно мирный договор, а временный (провизорий), приблизительно месяцев на шесть».78
Почему «временный», да ещё на столь непродолжительный срок? Да потому, что в Москве были твёрдо уверены: за ближайшие полгода политическая ситуация в Европе коренным образом изменится. Непременно. Либо победит германский пролетариат, либо милитаристская Германия проиграет войну. И в том, и в другом случае Украинской державы не станет. Того же мнения придерживались и украинские большевики, не скрывавшие своих надежд. Выраженных «Декларацией» ВуЦИК, оглашённой в Москве при ратификации Брестского договора:
