Однако горит и самолет Баранова, подбитый снарядом. Михаил выбрасывается с парашютом. Понадейся он на удачу и дерни сразу кольцо — гитлеровцы могли бы расстрелять его в воздухе. Но Михаил знал эту повадку «благородных немецких рыцарей» и сделал затяжной прыжок, раскрыв парашют в 150–200 метрах от земли.
К несчастью, приземлился он на нейтральной полосе, и немцы стали готовиться к захвату летчика.
Казалось, весь лимит везения героя исчерпан… Но сработал закон фронтовой взаимовыручки: сам погибай, а товарища выручай!
Ведь весь воздушный бой протекал над головами бойцов, которых спас от ударов бомбардировщиков-смертоносцев Миша Баранов. Долг платежом красен. Без особой команды, с криками «Ура!» они устремились в атаку, во вдохновении боя промчались мимо Миши, с ходу заняли траншеи противника и закрепились на новом рубеже! Подвиг — вещь заразительная!
О подвиге Михаила Баранова тут же доложили по телеграфу Верховному Главнокомандующему, пришел ответ: присвоить звание Героя Советского Союза».
* * *
Спорить сейчас о количестве уничтоженных Барановым самолетов вряд ли стоит, потому что и четыре, и пять сбитых самолетов — это очень много для одного боя, для одного человека. Случай редкостный, требующий не только таланта, мастерства и полного бесстрашия, но и, как считали медики полка, колоссальных затрат психической энергии, а как считали боевые друзья, — особого вдохновения. Нужны сверхчеловеческие силы, чтобы выдержать схватку с отлично обученными немецкими асами. Тут спасти может только импровизация, неожиданный маневр и полное хладнокровие.
Ко всему прочему, и краткая биографическая справка, приведенная в издании «Герои Советского Союза» (Воениздат, 1988), тоже полна неточностей: «Лично сбил 24 вражеских самолета и 6 уничтожил на аэродромах… Звание Героя присвоено 2.08.1942. Погиб 17.01.1943, таранив вражеский самолет».
Мы знаем, что таран (или два) совершен 6 августа 1942 года. Погиб герой действительно 17 января 1943 года, но при обычном тренировочном полете. Как это произошло, рассказал Владимир Лавриненков:
«После тяжелого воздушного поединка в августе 1942 года, когда Михаил сбил четыре немецких самолета и один таранил, он часто болел. Однажды во время полета судорога свела ногу, и он едва не разбился. Это случилось в середине ноября, накануне наступления. Капитана Баранова направили в дом отдыха. Там ему стало хуже, и он попал в госпиталь. Вернулся в полк лишь в январе 1943 года, когда мы уже стояли в Котельниково, откуда был выбит штаб танкового генерала Манштейна.
Медицинское заключение, с которым он прибыл в полк, гласило: «Подлежит амбулаторному лечению в части, к полетам временно не допускать».
Не допускать к полетам… Разве есть что более огорчительное для летчика! Ведь он и живет, кажется, лишь для того, чтобы взмывать в небо!
Миша Баранов был летчиком-виртуозом, и когда после ранения ему запретили полеты и назначили штурманом, он продолжал добиваться отмены запрета.
Как это ему удалось, осталось тайной. Но однажды он, счастливый, прибежал в общежитие и, разматывая мягкий шерстяной шарф, чуть ли не пропел: «Лечу! Ле-чу-у, друзья!»
Только позже, при выяснении причины его гибели, стало известно, что врачи поддались на его уговоры и, чтобы морально поддержать героя и ускорить его выздоровление, разрешили немного полетать. Стоило ли делать это, я не убежден и сейчас».
Переубедить Михаила не удалось никому. Он сел в недавно выпущенный из ремонта, полностью подготовленный к полетам самолет. Командир определил, какие фигуры высшего пилотажа ему можно выполнить.
Взлетел он нормально. «Як» послушно покорялся пилоту, он выполнил виражи, боевые развороты, «бочки».
«Потом машина почему-то вдруг накренилась, — вспоминает Лавриненков, — перевернулась вверх колесами и пошла так, словно пилот готовился выполнить еще одну сложную фигуру.
В этом положении «як» начал снижаться. Но в решающее мгновенье случилось что-то непредвиденное: то ли пилот потерял чувство расстояния, то ли опоздал сделать какое-то необходимое движение. Только «як» со страшной силой ударился о мерзлую землю и тут же взорвался…
Ко многому привыкли мы за годы войны. Привыкли мужественно воспринимать известия о потерях. Но гибель Михаила Баранова потрясла всех нас…»
На память о нем осталось всего несколько фотографий и кадры кинохроники, запечатлевшие воздушный бой Михаила Дмитриевича Баранова с Хе-111.
На фотографии в музее-панораме «Сталинградская битва» двадцатилетний Миша Баранов с улыбкой пожимает руку кому-то из командиров… Он остался там, в 1943-м, «храбрейший из храбрейших», «выдающийся летчик-истребитель», как писала о нем газета «Правда», «гроза фашистов», как называли его боевые друзья. Светлая ему память.
«АХТУНГ! АХТУНГ! В НЕБЕ — РУССКИЕ СМЕРТНИКИ!»
Предыстория подвига
За два дня до нападения на СССР Альфред Розенберг, министр оккупированных восточных территорий, в речи перед своими ближайшими соратниками раскрыл тайные цели будущей войны: «В перечне задач Германии на Востоке первое место занимает вопрос обеспечения продовольствием немецкого народа. Южные русские территории должны стать… житницей народа Германии. Мы не видим никаких оснований кормить также русский народ продуктами этой избыточной для них территории». Так решили участь Украины и Кубани — житниц СССР — новые завоеватели.
Американский публицист и историк Второй мировой войны Уильям Л. Ширер в своем исследовании «План «Барбаросса» пишет: «Сколько русских людей должно было умереть в результате этой обдуманной немецкой политики?.. В течение многих месяцев, как видно из архивных документов, сотни немецких чиновников трудились за письменными столами, складывая цифры и составляя докладные записки, в которых хладнокровно калькулировали убийство миллионов людей. С помощью голода — в данном случае».
Обескровленная за год героического сопротивления наша армия и ее военно-воздушные силы противостояли превосходящим силам противника: в 1942 году в небе Новороссийска самолетов со свастикой насчитывалось в восемь раз больше краснозвездных… И потому бомбардировщики врага смело летали без сопровождения истребителей. Перед ними ставилась задача уничтожать караваны наших судов, перевозивших военные грузы и живую силу, корабли, стоявшие на рейде, разрушать промышленные предприятия Новороссийска.
Летчики полков ВВС Черноморского флота должны были срывать эти бомбежки. Потому так часто в неравных боях, уничтожив огнем несколько вражеских машин, они шли на таран. И многие из них, даже выбросившись с поврежденного или горящего самолета с парашютом, раненные, обожженные, гибли, оказавшись в волнах часто штормового здесь моря.
И если морскую пехоту в тельняшках и черных бушлатах, отчаянно кидавшуюся в прорыв, враги называли «черной смертью», то морских летчиков в такой же приметной форме асы люфтваффе прозвали смертниками.
Когда наши летчики в воздушной схватке зло шли в лобовую атаку или разили тараном врага, в радиоэфире раздавался панический вопль: «Ахтунг! Ахтунг! В небе — русские смертники!» И угроза тарана пугала асов не только отборной элитной немецкой авиагруппы с кокетливым названием «Букет роз», но и прибывшей сюда позже для усиления поредевшего «Букета» группы «Удет», подчинявшейся лично Герингу.
