– Что же случилось со свиньями?
– Последние две состарились и почти не ходили, – говорит он. – Их пришлось прирезать.
– И родители больше не заводили ни взрослых свиней, ни маленьких поросят? Как обычно бывает?
– Ну да. Но, по-моему, они их так и не заменили. Со свиньями много хлопот, да и содержать их дорого.
Понимаю, что лучше промолчать, и все же мне любопытно:
– Почему им пришлось прирезать свиней?
– Так случается на ферме. Это не всегда приятно.
– Да, но… они что, заболели?
Он оборачивается и смотрит на меня:
– Забудь об этом. Не думаю, что правда тебе понравится.
– Нет, скажи! Мне нужно знать.
– Иногда на такой отдаленной ферме приходится тяжело. Здесь нужно много работать. Мои родители несколько дней не заходили в свинарник, чтобы осмотреть свиней, – просто бросали им корм снаружи, и все. Свиньи день за днем лежали в одном и том же углу, и через какое-то время отец решил, что надо взглянуть на них внимательнее. Он вошел и сразу понял, что вид у свиней нездоровый. Им явно было плохо… Отец решил их передвинуть. Он стал поднимать первую свинью. Чуть не надорвался, но все-таки перевернул ее. И увидел, что живот у нее кишит личинками. Их были тысячи. Как будто вся нижняя часть свиньи покрыта движущимся рисом. У второй дела были еще хуже, чем у первой. Обеих свиней буквально пожирали заживо. А ведь и не догадаешься, если смотреть на них издали. На расстоянии казалось, что они всем довольны и просто отдыхают. Вблизи же все было совсем по-другому. Я тебе говорил: жизнь на ферме не всегда приятна.
– Ужас какой.
– Свиньи были старыми, возможно, у них ослаб иммунитет. Они подцепили какую-то инфекцию и гнили заживо. В конце концов, свиньи живут в грязи. Возможно, все началось с небольшой царапины у одной из них; рану облепили мухи… В общем, отец вынужден был прирезать свиней. Другого выхода у него не оставалось.
Джейк ведет нас вперед; снег хрустит под ногами. Я стараюсь ступать в его следы – там снег немного примят.
– Бедные создания, – говорю я. Но я понимаю. В самом деле. Их необходимо было прирезать и избавить от страданий. Такие страдания невыносимы. Даже если решение становится роковым. Два ягненка. Свиньи… Наверное, кое-что в самом деле необратимо. Возврата нет. Может быть, им повезло встретить такой конец после всего, что пришлось перенести. Их, по крайней мере, освободили от части страданий.
В отличие от замерзших ягнят в образе свиней, который благодаря Джейку поселился в моем сознании, нет ничего успокоительного или человечного. Я невольно задумываюсь: что, если страдание не заканчивается со смертью? Откуда нам знать? Что, если оно не утихает? Что, если смерть – не выход? Что, если личинки продолжают питаться, питаться, питаться и их по-прежнему чувствуешь? Такая перспектива меня пугает.
– Ты должна посмотреть кур, – говорит Джейк.
Мы подходим к курятнику. Джейк отодвигает засов, и мы, пригнувшись, входим. Поскольку куры уже устроились на ночлег, мы не задерживаемся. Однако я, конечно, успеваю наступить в лужу жидкого, не замерзшего помета, почувствовать неприятные запахи и увидеть, как одна из последних еще не устроившихся на насесте кур поедает собственное яйцо. Здесь пахнет не так, как в овчарне, – внутри каждой постройки свой индивидуальный дух. Немного странно, когда столько кур смотрит на нас со своих насестов. Кажется, они еще меньше рады нашему приходу, чем овцы.
– Они иногда так поступают, едят яйца, если их вовремя не забрать, – поясняет Джейк.
– Фу, – говорю я, так как ничего другого не могу придумать. – У вас здесь нет соседей?
– В общем, нет. Все зависит от того, что понимать под словом «соседи».
Мы выходим из курятника, и я рада, что вонь больше не бьет в нос.
Мы обходим дом с тыла; чтобы согреться, я вжимаюсь подбородком в грудь. Мы сошли с тропы и прокладываем путь в снегу. Обычно я не испытываю такого голода. Но сейчас мне кажется, что я голодала целую вечность. Подняв голову, вижу фигуру в окне второго этажа. Сухопарая женская фигура смотрит на нас сверху. У нее длинные прямые волосы. У меня замерз кончик языка.
– Там твоя мама? – Я машу рукой.
Никакого ответа.
– Скорее всего, она тебя не видит. Здесь слишком темно.
Она стоит у окна, а мы идем, проваливаясь в снег почти до колен.
* * *
Ноги и руки у меня онемели. Щеки раскраснелись. Я рада, что мы, наконец, вошли. Я дышу на ладони, согревая их. За дверью маленькая прихожая. Пахнет ужином – каким-то мясом. Кроме того, я снова чувствую запах гари и еще отчетливый запах, присущий каждому дому. Его собственный запах, который не чувствуют обитатели.
Джейк кричит: «Привет!» Его отец – должно быть, отец – отвечает, что они спустятся через минуту. Мне кажется, что Джейк смущен и даже обеспокоен.
– Хочешь тапочки? – спрашивает он. – Они тебе, наверное, будут великоваты, но без них будет холодно – полы у нас старые.
– Да, конечно, – говорю я. – Спасибо.
Джейк роется в плетеной корзине слева от двери; корзина заполнена шляпами и шарфами. Он выуживает оттуда вытертые синие тапочки.
– Мои старые, – поясняет он. – Так и знал, что они здесь. Хотя вид у них непрезентабельный, они очень удобные.
Он вертит их в руках, рассматривает. Со стороны кажется, будто он их укачивает.
– Люблю эти тапочки, – говорит он, обращаясь скорее не ко мне, а к себе самому. Потом со вздохом протягивает тапочки мне.
– Спасибо, – говорю я. Неужели мне придется в них ходить? В конце концов я их надеваю. Они мне велики.
– Ладно, пошли! – говорит Джейк.
Мы переступаем порог, поворачиваем налево и оказываемся в малой гостиной. Там темно, и Джейк на ходу поворачивает выключатели.
– Чем занимаются твои родители?
– Сейчас они спустятся.
Мы входим в большую комнату. В парадную гостиную. Внутри дом оказывается примерно таким, как я и ожидала, чего нельзя сказать о его внешнем виде. Старая мебель, ковры, много деревянных столов и стульев. Каждый предмет мебели и каждая безделушка неповторимы, индивидуальны. И интерьер… не хочу судить слишком сурово, но сразу видно, что предметы мебели не сочетаются. И все кажется старинным, даже антикварным. Похоже, последние двадцать лет хозяева ничего не покупали. В обстановке есть определенное очарование. Мы как будто переместились на машине времени на несколько десятков лет назад.
Музыка тоже поддерживает иллюзию путешествия во времени. Кажется, Хэнк Уильямс. Или Билл Монро. А может, Джонни Кэш? Похоже на виниловую пластинку, только я не вижу источник музыки.
– Спальни наверху. – Джейк показывает на лестницу за гостиной. – Там особенно не на что смотреть. После еды я покажу. Я тебе говорил, что ничего особо модного тут нет.
