«Пианист» продолжал передачу, звуки разносились по всему фургону. Маке его ненавидел, кем бы он ни был.
– Ублюдочная коммунячья свинья! – сказал он. – Попадет он когда-нибудь в наши подвалы – будет молить дать ему умереть, чтобы боль прекратилась!
Вернер побледнел. Не привычен к полицейской работе, подумал Маке.
Но молодой человек сразу же взял себя в руки.
– Судя по вашему описанию, код русских может оказаться слишком трудным для расшифровки, – озабоченно сказал он.
– Правильно! – Маке было приятно, что Вернер сразу это понял. – Но я говорил упрощенно. Там есть тонкости. Зашифровав сообщение группами цифр, «пианист» потом пишет внизу ключевое слово, повторяя – к примеру, это может быть Курфюрстендамм, – и шифрует. Потом вычитает вторые числа из первых и передает полученное в результате.
– Это же практически невозможно расшифровать, если не знаешь ключевого слова!
– Вот именно.
Они вновь остановились у сгоревшего здания рейхстага и провели на карте еще одну линию. Линии пересекались на Фридрихсхайн, к востоку от центра города.
Маке сказал водителю повернуть на северо-восток – так они приближались к вероятному месту и могли получить третью линию с новой точки.
– Опыт показывает, что лучше всего брать три оси координат, – сказал Маке Вернеру. – Прибор дает лишь приблизительные данные, и дополнительные измерения снижают вероятность ошибки.
– Вы всегда его ловите? – спросил Вернер.
– Ну что вы. В большинстве случаев – нет. Часто просто не успеваем. Он же может сменить частоту на середине передачи, чтобы мы его потеряли. Иногда он прерывает передачу на середине и продолжает из другого места. У него могут быть наблюдатели, которые при нашем приближении предупредят его и дадут возможность сбежать.
– Столько помех!
– Однако раньше или позже – но мы их ловим.
Рихтер остановил фургон, и Манн в третий раз определил направление сигнала. Три карандашные линии на карте Вагнера пересеклись в маленьком треугольнике возле Восточного вокзала. «Пианист» был где-то между железной дорогой и рекой.
Маке дал Рихтеру адрес и добавил:
– Гони во весь дух!
Маке заметил, что Вернер вспотел. Возможно, в фургоне было жарковато. К тому же молодой лейтенант не привык к боевым действиям. Только в гестапо он начал понимать, что такое настоящая жизнь. Тем лучше, подумал Маке.
Рихтер направился на юг по Варшауэр-штрассе, переехал через железнодорожные пути, затем повернул в дешевый район складов, мастерских и фабрик. Группа солдат таскала вещмешки через черный ход в вокзал – несомненно, они ехали на восточный фронт. А ведь где-то здесь – их соотечественник, изо всех сил старающийся их предать, зло подумал Маке.
Вагнер показал на узенькую улочку, идущую от вокзала.
– Он в пределах нескольких сот метров, но может быть на любой стороне улицы. Если мы подъедем ближе, он нас заметит.
– Ладно, ребята, вы знаете, что делать, – сказал Маке. – Вагнер и Рихтер берут левую сторону. Мы со Шнайдером возьмем правую. – Все они взяли по кувалде на длинной ручке. – Франк, идемте со мной.
На улице людей почти не было – лишь человек в рабочей кепке быстро шел к вокзалу да старуха в поношенной одежде, наверное, направлялась убирать какие-нибудь конторы – и они торопились мимо, опасаясь привлечь внимание гестаповцев.
Они входили в каждое здание, передвигаясь по очереди. Большинство контор уже закрылись, кончив работу, и приходилось вызывать дворника. Если за минуту он у двери не появлялся – они просто вышибали дверь. Внутри они бегом обыскивали здание, заглядывая в каждую комнату.
В первом квартале «пианиста» не было.
В следующем квартале на первом здании по правой стороне висела ветхая вывеска, гласившая: «Модные меха». Это была двухэтажная фабрика, тянувшаяся вдоль переулка. Она выглядела заброшенной, но входная дверь была стальная, а окна зарешечены: фабрика меховых изделий была надежно защищена.
Маке повел Вернера в переулок искать вход. Прилегающее здание было полуразрушено бомбами. С улицы обломки уже убрали, на стене вручную было написано: «Опасно, не входить!» По остаткам вывески можно было определить, что это мебельный магазин.
Они перешагнули через кучу камней и обломков досок, стараясь двигаться как можно быстрее, но приходилось ступать осторожно. За уцелевшей стеной находились подсобные помещения. Маке нашел дыру, через которую можно было попасть на соседнюю фабрику.
У него было сильное ощущение, что «пианист» – здесь.
Он шагнул в дыру, Вернер – за ним.
Они оказались в пустом кабинете. Там стоял старый металлический стол, стульев не было. Напротив располагался шкаф для документов. На календаре, прикрепленном к стене булавкой, был 1939 год – наверное, последний год, когда берлинцы еще могли себе позволить такую роскошь, как шуба.
Маке услышал на верхнем этаже шаги.
Он вынул пистолет.
Вернер был без оружия.
Они открыли дверь и вышли в коридор.
Маке заметил несколько открытых дверей, лестницу наверх и дверь под лестницей – возможно, ведущую в подвал.
Маке неслышно двинулся по коридору к лестнице, потом заметил, что Вернер осматривает дверь, ведущую в подвал.
– Мне показалось, я услышал шум снизу… – сказал Вернер. Он повернул ручку, но дверь была заперта на хлипкий замок. Он сделал шаг назад, замахиваясь правой ногой.
– Не надо! – сказал Маке.
– Надо, я их слышу! – сказал Вернер и ударил ногой по двери. Дверь распахнулась.
Звук гулко прокатился по пустой фабрике.
Вернер бросился в дверь и исчез. Вспыхнул свет, осветив каменную лестницу.
– Не двигаться! – заорал Вернер. – Вы арестованы!
Маке побежал за ним по ступенькам.
Когда он спустился, Вернер стоял у лестницы с обескураженным видом.
В подвале было пусто.
К потолку были прикреплены стальные прутья, на которые, должно быть, вешали шубы. В одном углу стоял огромный рулон коричневой оберточной бумаги – наверное, чтобы упаковывать готовые изделия. Но ни рации, ни шпиона, отправлявшего сообщения в Москву, здесь не было.
– Чертов идиот, – сказал Вернеру Маке.
Он повернулся и побежал по лестнице назад. Вернер следовал за ним. Пробежали через прихожую и поднялись на второй этаж.
Под стеклянной крышей стояли ряды швейных столов. Должно быть, когда-то здесь было полно женщин, работавших на машинках. Сейчас здесь было пусто.
Застекленная дверь вела к пожарному выходу, но она была заперта. Маке выглянул, но никого не увидел.
Он убрал пистолет. Тяжело дыша, оперся на швейный стол.
