Инструктора вернулись в загон. Уверенными движениями они пристегнули поводки, оттащили собак от Йорга и увели.
Представление было окончено, и штурмовики стали расходиться, возбужденно галдя.
Роберт бросился за колючую проволоку, на этот раз его никто не остановил. Он, рыдая, склонился над Йоргом.
Ллойд помог ему развязать Йоргу руки и снять с головы ведро. Йорг был без сознания, но дышал.
– Давайте занесем его внутрь, – сказал Ллойд. – Берите за ноги.
Ллойд ухватил Йорга под мышки, и они вдвоем перетащили его в строение, где провели ночь. Они положили Йорга на тюфяк. Вокруг собрались заключенные, они были испуганы и подавлены. Ллойд надеялся, что кто-нибудь заявит, что он врач, – но никто не заявил.
Роберт сорвал с себя куртку и жилет, потом снял рубашку и стал вытирать кровь.
– Нужна чистая вода, – сказал он.
Во дворе была колонка. Ллойд вышел, но набрать воды было не во что. Он направился в загон. Ведро все еще лежало на земле. Он вымыл его и набрал воды.
Когда он вернулся, тюфяк был весь пропитан кровью.
Роберт намочил рубашку в воде и стал омывать раны Йорга, стоя на коленях у его тюфяка. Скоро белая рубашка стала красной.
Йорг шевельнулся.
– Лежи спокойно, мой родной, – тихо сказал ему Роберт. – Все кончилось, и я с тобой. – Но Йорг, казалось, не слышал.
Вошел Маке, следом за ним – четверо или пятеро коричневорубашечников. Он схватил Роберта за руку и оттащил от Йорга.
– Ну что! – сказал он. – Теперь ты видишь, как мы относимся к сексуальным извращениям.
Ллойд, указав на Йорга, яростно сказал:
– Извращенец – тот, кто все это устроил! – И, вложив в свои слова всю ярость и презрение, добавил обращение: – Комиссар Маке.
Маке легонько кивнул одному из коричневорубашечников. Обманчиво небрежным движением тот повернул винтовку и ударил Ллойда прикладом по голове.
Схватившись за голову, Ллойд упал на землю.
– Пожалуйста, позвольте мне выходить Йорга! – услышал он голос Роберта.
– Может, и позволю, – сказал Маке. – Сперва иди сюда.
Несмотря на боль, Ллойд открыл глаза, чтобы видеть происходящее.
Маке подтащил Роберта через комнату к грубому деревянному столу. Он вытащил из кармана какой-то документ и шариковую ручку.
– Теперь твой ресторан стоит в два раза дешевле, чем я тебе предлагал, – десять тысяч марок.
– Все, что угодно! – плача, ответил Роберт. – Позвольте мне быть с Йоргом!
– Подпиши здесь, – сказал Маке, – и сможете все трое отправиться домой.
Роберт подписал.
– Этот господин может быть свидетелем, – сказал Маке. Он протянул ручку одному из коричневорубашечников. Оглядев комнату, он встретился взглядом с Ллойдом.
– А вторым свидетелем, может быть, станет наш отчаянный гость из Англии.
– Ллойд, сделайте, как он скажет, – сказал Роберт.
Ллойд поднялся на ноги, потер гудящую голову, взял ручку и подписал.
Маке торжествующе сунул договор в карман и вышел.
Роберт и Ллойд вернулись к Йоргу.
Но Йорг был мертв.
VIII
Вальтер и Мод приехали проводить Этель и Ллойда на вокзал Лерте – чуть севернее выгоревшего рейхстага. Здание вокзала было построено в стиле «новый ренессанс» и напоминало французский дворец. Они прибыли рано и до прихода поезда зашли посидеть в вокзальное кафе.
Ллойд был рад, что уезжает. За эти шесть недель он многое узнал – это касалось и немецкого языка, и политики, но сейчас ему хотелось домой – рассказать всем об увиденном и предупредить, чтобы подобное не произошло и у них.
Но все равно, уезжая, он испытывал странное чувство вины. Он ехал туда, где власть принадлежит закону, пресса – свободна, а быть социал-демократом – не преступление. А семья фон Ульрихов оставалась жить при жестокой диктатуре, где невинный человек мог быть растерзан на куски собаками – и никого не привлекут к суду за это преступление.
Фон Ульрихи казались уничтоженными; Вальтер – даже больше, чем Мод. Они выглядели так, словно услышали ужасную новость или пережили смерть близкого человека. Казалось, они не в состоянии думать ни о чем, кроме произошедшей в их жизни катастрофы.
Ллойд был освобожден с многословными извинениями со стороны Министерства иностранных дел Германии и с пояснительным заявлением, в котором кротко, но лживо намекали, что он полез в драку по собственной глупости, а потом содержался под стражей из-за ошибки в документах, о чем власти глубоко сожалеют.
Вальтер сказал:
– Я получил от Роберта телеграмму. Он благополучно прибыл в Лондон.
Как гражданин Австрии, Роберт смог выехать из Германии без особых трудностей. Гораздо сложнее оказалось получить деньги. Вальтер потребовал, чтобы Маке положил деньги в швейцарский банк. Маке сначала сказал, что это невозможно, но Вальтер нажал на него, пригрозив обжаловать продажу в суде и сказав, что Ллойд готов свидетельствовать, что контракт был заключен под давлением, – и в конце концов Маке нажал на какие-то рычаги.
– Я рад, что Роберт выбрался, – сказал Ллойд. Еще больше он обрадуется, когда сам окажется в безопасности в Лондоне. Голова еще не зажила, и каждый раз, когда он переворачивался в постели, болели ребра.
– А почему бы и вам не поехать в Лондон? – спросила Этель. – Обоим. Я хочу сказать, всей семьей.
Вальтер посмотрел на Мод.
– Может, и стоило бы…
Но Ллойд видел, что всерьез он этого не думает.
– Вы сделали все, что могли, – сказала Этель. – Вы храбро сражались. Но противник победил.
– Еще не конец, – сказала Мод.
– Но вам грозит опасность!
– Германии тоже.
– Если бы вы перебрались жить в Лондон, Фиц, наверное, смягчился бы и помог вам.
Ллойд знал, что граф Фицгерберт был одним из самых богатых людей в Великобритании – на его землях в Южном Уэльсе находились угольные месторождения.
– Он бы мне не помог, – сказала Мод. – Фиц никогда не уступает, я это прекрасно знаю, и ты тоже.
– Ты права, – сказала Этель, и Ллойд про себя удивился, как она может быть в этом так уверена. Но спросить ему не удалось, так как Этель продолжила: – Но ты легко могла бы получить работу в лондонской газете, с твоим-то опытом.
– А что делать в Лондоне мне? – сказал Вальтер.
– Не знаю, – сказала Этель. – А здесь вы что собираетесь делать? Какой смысл быть избранным представителем в парламенте, который не имеет власти?
Ллойд чувствовал, что ее откровенность жестока, но, как обычно, она говорила то, что следовало сказать.
