Поскольку Эйб был на фронте, вести его дела – он занимался оптовой торговлей кожами – приходилось жене. Бухгалтерия была на его сестре Наоми Эвери, но торговлю вела Милли.
– Теперь все будет по-другому, – сказала Милли. – Последние пять лет спрос был на толстые кожи для сапог и ботинок. Теперь нам понадобится кожа помягче, телячья и свиная – для дамских сумочек и портфелей для бумаг. Когда вновь появится рынок предметов роскоши, можно будет наконец зарабатывать приличные деньги.
Дейзи подумала, что образ мыслей ее отца был сходным с Милли. Лев тоже всегда смотрел вперед, выискивая возможности.
Потом появилась Ева Мюррей со своими четырьмя детишками на буксире. Восьмилетний Джейми затеял игру в прятки, и квартира стала похожа на детский сад. Муж Евы, Джимми, – теперь он был полковником – тоже находился где-то во Франции или в Германии, и Еву, как и Милли, и Дейзи, тоже мучило беспокойство.
– Теперь-то мы получим от них известия, не сегодня – так завтра, – сказала Милли. – И вот тогда все точно будет кончено.
Еще Ева отчаянно страдала от отсутствия новостей из Берлина. Однако она понимала, что могут пройти недели, а то и месяцы, прежде чем в послевоенном хаосе она сможет узнать о судьбе простых жителей Германии.
– Хотела бы я знать, увидят ли когда-нибудь мои дети моих родителей, – печально говорила она.
В пять часов вечера Дейзи сделала по бокалу мартини. Милли пошла на кухню и со свойственной ей практичностью и сноровкой приготовила тарелку бутербродов с сардинами в качестве закуски. Когда Дейзи наливала по второй порции, появились Эт с Берни.
Берни рассказал Дейзи, что Ленни уже хорошо читает, а Пэмми умеет петь государственный гимн.
– Типичный дедушка, – сказала Этель, – считает, что в мире еще не было детей талантливее! – но Дейзи видела, что в душе она точно так же ими гордится.
Она потягивала второй мартини, от которого уже осталось не больше половины, и радостно и умиротворенно глядела на разношерстную компанию, собравшуюся у нее дома. Все они оказали ей доверие, придя без приглашения, зная, что им будут рады. Они принадлежали ей, а она – им. Они были – теперь она это поняла – ее семьей.
Она почувствовала себя очень счастливой.
II
Вуди Дьюар сидел возле кабинета Льва Шапиро, просматривая пачку фотографий. Это были снимки, которые он сделал в Перл-Харбор, в последний час перед гибелью Джоан. Пленка много месяцев оставалась в фотоаппарате, но вот наконец он ее проявил и напечатал фотографии. Но ему было так горько на них смотреть, что он убрал их в ящик комода в спальне вашингтонской квартиры и больше не доставал.
Но пришло время перемен.
Он никогда не забудет Джоан, но теперь он снова был влюблен, наконец-то. Он обожал Беллу, и она отвечала ему взаимностью. Когда они расстались на железнодорожной станции Оукленд в пригороде Сан-Франциско, он сказал ей, что любит ее, и она ответила: «Я тоже тебя люблю». Он собирался просить ее стать его женой. Он был готов уже и сейчас это сделать, но ему казалось, что это слишком скоро – не прошло и трех месяцев, – а он не хотел дать ее враждебно настроенным родителям повод для возражений.
К тому же ему нужно было принять решение относительно своего будущего.
Заниматься политикой он не хотел.
Он знал, что для родителей это будет потрясением. У них всегда предполагалось, что он пойдет по стопам отца и в результате станет третьим сенатором Дьюаром. Он мирился с этими ожиданиями, не раздумывая. Но на войне, и особенно в госпитале, он спрашивал себя, чем действительно он хотел бы заниматься, если выживет; и ответ был – не политикой.
Сейчас был подходящий момент для выхода. Его отец достиг цели своей жизни. Сенат рассмотрел вопрос об Организации Объединенных Наций. Сейчас был тот же момент истории, как тогда, при основании Лиги Наций, – болезненные для Гаса Дьюара воспоминания. Но сенатор Ванденберг горячо выступил в поддержку, как он выразился, «заветной мечты человечества», и Хартия ООН была ратифицирована с итогом голосования: восемьдесят девять голосов – за и два – против. Дело было сделано. Если Вуди уйдет сейчас, это не будет означать, что он бросил своего отца в трудный момент.
Он надеялся, что Гас будет смотреть на это так же, как он сам.
Шапиро открыл дверь кабинета и сделал приглашающий жест. Вуди поднялся и вошел.
Шапиро был моложе, чем Вуди ожидал, ему было немного за тридцать, и он был начальником бюро Государственного информационного агентства в Вашингтоне. Он сел за стол и сказал:
– Чем я могу быть полезен сыну сенатора Дьюара?
– Я бы хотел показать вам несколько фотографий, если позволите.
– Прошу вас.
Вуди выложил снимки на стол перед Шапиро.
– Это что, Перл-Харбор? – сказал Шапиро.
– Да. Седьмое декабря тысяча девятьсот сорок первого года.
– Боже мой!
Вуди смотрел на снимки вверх ногами, и все равно у него подступили к глазам слезы. На них была Джоан, такая прекрасная; и Чак, счастливо улыбающийся, – ведь он был и со всей семьей, и с Эдди. Потом – приближающиеся самолеты, падающие с них бомбы и торпеды, черный дым взрывов на кораблях, и моряки, перебирающиеся через поручни и прыгающие за борт, спасая свою жизнь…
– Здесь ваш отец, – сказал Шапиро. – И ваша мать. Я их узнал.
– И моя невеста, через несколько минут она погибла. И мой брат, погибший на Бугенвиле. И лучший друг моего брата.
– Эти фотографии – просто фантастика! Сколько вы за них хотите?
– Деньги мне не нужны, – сказал Вуди.
Шапиро удивленно поднял голову.
– Я хочу у вас работать, – сказал Вуди.
III
Через пятнадцать дней после Дня Победы Уинстон Черчилль созвал всеобщие выборы.
Семья Леквизов этого не ожидала. Как большинство людей, Этель и Берни думали, что Черчилль будет ждать, пока не сдастся Япония. Лидер лейбористов Клемент Эттли предлагал устроить выборы в октябре. Этот ход Черчилля оказался неожиданным для всех.
Майор Ллойд Уильямс был демобилизован из армии и выступил кандидатом лейбористов от округа Хокстон в Ист-Энде, Лондон. Он был полон горячей решимости бороться за будущее, каким его представляла себе его партия. Фашизм был побежден, и теперь народ Великобритании мог создать общество, в котором могли бы сочетаться благосостояние и свобода. У лейбористов был хорошо продуманный план, как избежать катастроф последних двадцати лет: универсальная, все покрывающая страховка по безработице, чтобы помочь людям пережить трудные времена, экономическое планирование, чтобы предотвратить новую депрессию, и Организация Объединенных Наций, чтобы сохранять мир.
– У тебя нет шансов, – сказал Ллойду отчим Берни, сидя с ним на кухне их дома в Олдгейте в понедельник четвертого июня. Пессимизм был для Берни нехарактерен, а потому тем более убедителен. – Голосовать будут за тори, потому что Черчилль победил в войне, – мрачно продолжал он. – С Ллойдом Джорджем в восемнадцатом было то же самое.
