– Что, черт побери, здесь произошло? – взревел Григорий.
– Они искали повод подраться, – сказал Володя, – и я оказался таким дураком, что дал им этот повод.
Поначалу отец сочувствия не выражал.
– Я думал, ты уже понимаешь такие вещи.
– Им обязательно надо было вести ее голой.
– Чертовы ублюдки!
– Ты что-нибудь узнал?
– Нет пока. Я говорил пока всего с парой человек, никто ничего не знает, – сказал Григорий обеспокоенно. – Либо кто-то допустил совершенно идиотскую ошибку, либо… либо они почему-то очень в себе уверены.
– Подвези меня до моей работы. Лемитов будет в ярости. Он этого так не оставит. Если так можно со мной, значит, это может случиться с любым из военной разведки.
Григория возле дома ждал автомобиль с шофером. Они доехали до Ходынского аэродрома. Григорий остался в машине, а Володя, хромая, направился в штаб-квартиру ГРУ. Он пошел прямо в кабинет своего начальника, полковника Лемитова.
Он постучал в дверь, вошел и сказал:
– Эти сволочи из НКВД арестовали мою жену.
– Знаю, – сказал Лемитов.
– Знаете?!
– Я дал добро.
Володя раскрыл рот от изумления.
– Какого черта?
– Сядь.
– Что происходит?
– Сядь и заткнись – и я тебе скажу.
Володя, превозмогая боль, опустился на стул.
Лемитов сказал:
– Мы должны создать атомную бомбу, и быстро. На данном этапе Сталин проводит с американцами жесткую политику, потому что мы совершенно уверены, что у них нет достаточно большого количества атомных бомб, чтобы стереть нас с лица земли. Но они создают запас и в какой-то момент применят его – если мы окажемся не в состоянии нанести ответный удар.
Это был абсурд.
– Моя жена не может работать над бомбой, когда ее избивают энкавэдэшники. Это идиотизм.
– Закрой рот. Беда в том, что вариантов создания бомбы несколько. Американцы потратили пять лет на выяснение, какой из них окажется удачным. У нас на это времени нет. Мы должны украсть разработку у них.
– Но нам все равно понадобятся советские физики, чтобы с ней работать, а для этого они должны быть у себя в лабораториях, а не под замком в подвалах Лубянки.
– Ты знаешь человека по имени Вильгельм Фрунзе.
– Я с ним учился в одной школе. В Берлинской мужской академии.
– Он снабжал нас ценной информацией о работе над атомной бомбой в Англии. Потом он переехал в Штаты, где работал в проекте, занимающемся атомной бомбой. Сотрудники НКВД в Вашингтоне вошли с ним в контакт, напугали его своей неадекватностью и завалили все дело. Нам нужно его вернуть.
– Какое отношение все это имеет ко мне?
– Он тебе доверяет.
– У меня в этом уверенности нет. Я его двенадцать лет не видел.
– Мы хотим, чтобы ты поехал в Америку и поговорил с ним.
– Но зачем было арестовывать Зою?
– Чтобы знать наверняка, что ты вернешься.
II
Володя говорил себе, что умеет это. В Берлине, перед войной, он избавлялся от хвостов гестапо, встречался с потенциальными шпионами, вербовал их и превращал в надежный источник секретных сведений. Это всегда было нелегко – особенно когда ему нужно было уговорить кого-то стать предателем; но в этом он был специалистом.
Однако здесь была Америка.
Она ничуть не походила на западные страны, где он бывал, – Германию и Испанию 30–40-х годов.
Он был потрясен. Всю жизнь ему говорили, что голливудские фильмы дают преувеличенное впечатление процветания Америки и что на самом деле большинство американцев живет бедно. Но с того самого дня, когда он приехал в США, Володе стало понятно, что вряд ли фильмы хоть сколько-то приукрашивали жизнь. А бедняков найти было нелегко.
Нью-Йорк был забит автомобилями, многие сидевшие за рулем вовсе не выглядели важными правительственными чиновниками: молодежь, люди в рабочей одежде, даже домохозяйки, отправившиеся за покупками. И все были так хорошо одеты! Было такое впечатление, что все мужчины надели свои лучшие костюмы. На ногах у всех женщин были тончайшие чулки. И казалось, у всех – новая обувь.
Володя продолжал напоминать себе об изнанке Америки. Была же и бедность – где-то. Подвергались преследованиям негры, а на юге им нельзя было голосовать. Была высокая преступность, сами американцы говорили о ней – «безудержная», – хотя, как ни странно, Володя никаких ее признаков не видел и считал, что ходить по улицам города – вполне безопасно.
Он провел несколько дней, изучая Нью-Йорк. Он работал над своим английским языком, который был так себе, но это вряд ли имело значение: в городе было полно народу, говорившего на ломаном английском с сильным акцентом. Он запомнил лица нескольких агентов ЦРУ, приставленных следить за ним, и присмотрел несколько мест, где должно быть удобно от них отрываться.
Однажды солнечным утром он вышел из советского консульства в Нью-Йорке с непокрытой головой, в брюках и голубой рубашке, словно по делам в два-три места неподалеку. За ним последовал молодой человек в темном костюме и галстуке.
Он пошел в универмаг «Сакс» на Пятой авеню и купил нижнее белье и рубашку в мелкую коричневую клетку. Любой, кто бы его ни «вел», должен был подумать, что он просто вышел за покупками.
В консульстве начальник НКВД заявил, что советская группа будет за ним следить в продолжение всего его пребывания в Америке, чтобы удостовериться в его правильном поведении. Володя едва сдерживал гнев на организацию, бросившую в тюрьму Зою, и ему приходилось подавить желание схватить энкавэдэшника за горло и задушить. Но внешне он остался спокоен. Он саркастически заметил, что для выполнения своего задания ему придется избавляться от слежки ФБР и заодно он может нечаянно оторваться от «хвоста» НКВД; но он желает им удачи. Обычно он уходил от них за пять минут.
Поэтому следивший за ним молодой человек был, скорее всего, из ФБР. Это подтверждала его чопорно-консервативная одежда.
Положив покупки в бумажный пакет, Володя вышел из магазина через боковой вход и остановил такси. Выскочивший за ним фэбээровец остался на обочине махать проезжающим машинам. Через два поворота Володя бросил водителю купюру и выскочил вон. Он метнулся в переход станции метро, выскочил через другой вход и подождал минут пять в вестибюле какого-то учреждения.
Молодого человека в темном костюме нигде не было видно.
Володя пошел на Пенсильванский вокзал.
Там он еще раз проверил, нет ли за ним слежки, и купил билет. С одним лишь бумажным пакетом он сел в поезд.
Путь в Альбукерке занял три дня.
Поезд оставлял позади одну за другой бесконечные мили плодородных земель, громадные заводы, извергающие дым, и большие города с небоскребами, дерзко возносящимися в небеса. Советский Союз был больше, но в основном там были сосновые леса и замерзшие степи – если не считать Украину. А таких масштабов изобилия он никогда себе не представлял.
