– Джордж, дорогой, ну можно? – умоляюще воскликнула женщина.
– Ладно, – сказал ее муж.
Женщина повернулась к Мод.
– Спасибо, что обратили на это наше внимание. Мы правда не хотели ничего подобного.
– Пожалуйста, – сказала Мод и сошла с крыльца.
Через несколько минут из дома стали выходить гости с тарелками бутербродов и пирогами, которые они предлагали толпе голодающих. Карла усмехнулась. Мамина дерзость окупилась: она взяла большой кусок фруктового пирога и проглотила в несколько секунд. Там было больше сахара, чем она съела за последние полгода.
Шторы задернули, гости вернулись в дом, и толпа рассеялась. Мод и Ада взялись за ручки тележки и повезли ее дальше.
– Какая ты молодец, мама, – сказала Карла. – Блок «Житан» и бесплатная еда, и все – в один день!
Карла подумала, что, кроме русских, мало кто из солдат оккупационных армий обращался с немцами жестоко. Ей это казалось странным. Американские рядовые раздавали плитки шоколада. Даже французы, чьи собственные дети голодали во время немецкой оккупации, часто проявляли доброту. «После всех несчастий, которые мы, немцы, принесли своим соседям, – подумала Карла, – это поразительно, что они больше не ненавидят нас. С другой стороны, после нацистов, Красной Армии и бомбардировок – может быть, они думают, что мы уже достаточно наказаны».
Когда они добрались домой, было поздно. Завезя тележку соседям, которые им ее одолжили, и дав им в уплату полпачки «Житан», женщины вошли в свой дом, который, по счастью, уцелел в войну. Большинство окон было без стекол, камни испещрены вмятинами, но существенного вреда нанесено не было, и дом по-прежнему защищал от непогоды.
Но все равно теперь женщины вчетвером жили в кухне, спали на матрасах, которые притаскивали на ночь из прихожей. Даже одно это помещение было достаточно трудно обогреть, а на остальной дом топлива уж точно не было. В прежнее время кухонную печь топили углем, но теперь достать его было абсолютно невозможно. Однако они обнаружили, что печку можно топить множеством других вещей: книгами, газетами, разломанной мебелью, даже тюлевыми занавесками.
Спали они по двое: Карла с Ребеккой, а Мод с Адой. Ребекка, обнявшись с Карлой, часто засыпала в слезах – как в ту ночь, после гибели ее родителей.
Долгая прогулка утомила Карлу, и она сразу легла. Ада разожгла в печи огонь старыми политическими журналами, которые Ребекка принесла с чердака. Мод разбавила водой остатки сделанного на обед фасолевого супа и подогрела на ужин.
Когда Карла села, чтобы выпить свой суп, то почувствовала острую боль внизу живота. Это не из-за того, что она толкала тележку, сразу поняла она. Это что-то другое. Она вспомнила, какое сегодня число, и посчитала срок от дня освобождения еврейской больницы.
– Мама, – сказала она испуганно, – кажется, начинается.
– Еще рано! – сказала Мод.
– Я беременна уже тридцать шесть недель, и у меня схватки.
– Тогда нам лучше приготовиться.
Мод пошла наверх за полотенцами.
Ада принесла из столовой деревянный стул. У нее был найденный в развалинах удобный кусок крученой арматуры, который она использовала как кувалду. Она разбила стул на куски, которые можно было сунуть в печь, и снова развела огонь.
Карла положила руки на раздавшийся живот.
– Детка, можно было подождать и более теплой погоды, – сказала она.
Скоро ей стало так больно, что было уже не до холода. Она раньше и не представляла, что бывает такая сильная боль.
И такая долгая. Схватки продолжались всю ночь. Мод и Ада дежурили над ней, по очереди держа ее за руку, когда она стонала и кричала. Ребекка сидела и смотрела – с белым, испуганным лицом.
Когда через газетный лист, которым было заклеено кухонное окно без стекол, начал пробиваться серый утренний свет, наконец-то показалась головка младенца. Карлу переполнило чувство облегчения – ничего подобного она не испытывала никогда в жизни, хотя боль так сразу еще не прошла.
Еще одно мучительное усилие – и Мод подхватила ребенка.
– Мальчик! – сказала она.
Она подула ему на лицо – и он открыл рот и закричал.
Она дала малыша Карле и помогла ей сесть на матрасе, подложив под спину подушки из гостиной.
Вся его голова была покрыта густыми темными волосами.
Мод перевязала пуповину хлопковой ниткой, потом перерезала ее. Карла расстегнула блузку и приложила ребенка к груди.
Она волновалась, что у нее может не быть молока. К концу беременности ее груди должны были увеличиться и сочиться молоком, но ничего этого не было – возможно, потому, что роды были ранними, а может быть, и потому, что она была истощенной. Но ребенок продолжал сосать – и через несколько секунд она почувствовала странную боль, и молоко потекло.
Скоро ребенок заснул.
Ада принесла миску с теплой водой и тряпицу и осторожно омыла лицо и голову ребенка, а потом и все остальное.
– Какой он красивый, – прошептала Ребекка.
Карла сказала:
– Мама, давай назовем его Вальтер?
Она не ждала ничего особенного, но Мод вдруг расплакалась. Ее лицо сморщилось и она согнулась пополам, сотрясаемая ужасными рыданиями. Ей хватило сил сказать: «Простите!» – и она вновь забилась в рыданиях. «О Вальтер, мой Вальтер!» – плакала Мод.
Наконец она затихла.
– Простите меня, – еще раз сказала она. – Я не собиралась устраивать истерику… – Она вытерла лицо рукавом. – Я просто подумала: если бы отец мог увидеть твое дитя. Вот и все. Это так несправедливо…
Ада удивила всех, процитировав «Книгу Иова»:
– Господь нам дает, Господь и забирает, да будет имя Господне благословенно!
Карла не верила в Бога – никакое высшее существо, достойное этого имени, не могло бы допустить существования нацистских лагерей смерти. Но все равно она нашла в этих словах утешение. Они означали, что следует принимать все в человеческой жизни, включая и боль рождения, и горе смерти. Мод, кажется, тоже оценила цитату и успокоилась.
Карла с обожанием смотрела на малыша Вальтера. Она будет заботиться о нем, кормить его и тепло одевать, поклялась она, и неважно, с какими трудностями ей при этом придется столкнуться. Это самый чудесный ребенок на свете, и она всегда будет любить и лелеять его.
Он проснулся, и Карла снова дала ему грудь. Он довольно сосал, тихонько причмокивая, а четыре женщины смотрели на него. Какое-то время в теплой, сумрачной кухне не было других звуков.
II
Первую речь нового члена парламента называют «пробным камнем», и обычно она скучна. Следует говорить определенные вещи, шаблонные фразы, и по обыкновению предмет, о котором говорит новый член парламента, не должен быть спорным. И коллеги и оппоненты равно поздравляют новичка, традиции соблюдаются, лед сломан.
