– А что это была за музыка – последнее, что ты играла? – спросил он маму.
По утрам их часто будили звуки рояля. У них был «Стейнвей», унаследованный, как и весь дом, от родителей отца. Мама играла по утрам, потому что, как она говорила, потом весь день она была слишком занята, а к вечеру слишком уставала. Этим утром она играла сонату Моцарта, а потом джазовую пьесу.
– Это «Тайгер рэг», – ответила она. – Сыр будешь?
– Джаз – это упадничество, – сказал Эрик.
– Не говори глупости.
Ада подала Эрику тарелку с нарезанной колбасой и сыром, и он сразу набил полный рот. «Что за ужасные у него манеры», – подумала Карла.
– Эрик, от кого ты набираешься такой чепухи? – сурово глядя на него, спросил отец.
– Герман Браун говорит, что джаз – это не музыка, а просто какофония, получающаяся, когда играют негры. – Герман был закадычным другом Эрика. Его отец был членом партии нацистов.
– Пусть твой Герман попробует его сыграть! – Отец взглянул на мать, и его лицо просветлело. Она улыбнулась в ответ. – Твоя мама, – продолжал он, – когда-то пыталась меня научить играть рэгтайм, много лет назад… Но ритм мне так и не дался.
– Это было все равно что учить жирафа кататься на роликовых коньках, – рассмеялась мама.
Ссора кончилась, поняла Карла с облегчением. Она воспрянула духом, взяла ломтик черного хлеба и обмакнула в молоко.
Но теперь принялся спорить Эрик.
– Негры – низшая раса, – сказал он вызывающе.
– Я в этом сомневаюсь, – терпеливо возразил отец. – Если негритянского мальчика поселить в большом красивом доме, полном книжек и картин, а потом послать учиться в дорогую школу с хорошими учителями, он вполне может оказаться поумнее тебя.
– Что за чушь! – возмутился Эрик.
– Не смей говорить отцу, что его слова – чушь, глупый мальчишка! – вставила мама, но получилось не сердито: весь жар она израсходовала на отца. Теперь ее голос звучал устало и расстроенно. – Ты ничего не понимаешь в том, о чем болтаешь, и твой Герман Браун – тоже.
– Но ведь арийцы – высшая раса, мы правим миром!
– Твои приятели-нацисты не знают истории, – сказал отец. – Когда древние египтяне строили пирамиды, германцы еще жили в пещерах. В Средние века миром правили арабы, и мусульмане создавали алгебру, когда германские принцы еще собственного имени написать не могли. Так что от расы это не зависит.
– А от чего зависит? – спросила Карла, сосредоточенно сдвинув брови.
Отец ласково взглянул на нее.
– Вот это – очень хороший вопрос, и ты молодец, что его задала. – Услышав похвалу, она покраснела от удовольствия. – Цивилизации поднимаются и гибнут: китайская, ацтекская, римская, – но никто не знает почему.
– Давайте-ка доедайте и одевайтесь, – сказала мама. – Времени уже много.
Отец достал из кармана жилета часы и, взглянул, приподняв брови.
– Не так уж много…
– Я должна отвезти Карлу к Франкам, – сказала мама. – В женской школе занятий сегодня не будет, что-то с отоплением. Так что Карла проведет сегодня день у Фриды.
Фрида Франк была близкой подругой Карлы. Их мамы тоже были близкими подругами. На самом деле, когда они были молоды, мама Фриды, Моника, любила отца Карлы. Этот потрясающий факт однажды выдала бабушка Фриды, перебрав шампанского.
– А почему за Карлой не может приглядеть Ада? – спросил отец.
– Ада идет к врачу.
– Ясно.
Карла ждала, что отец спросит, зачем Аде к врачу, но он кивнул, словно уже все знал, и убрал часы. Карле хотелось спросить, но что-то ей подсказывало, что делать этого не следует. Она сказала себе, что спросит у мамы попозже. И тут же об этом забыла.
Первым ушел отец, надев длинный черный плащ. Потом Эрик натянул свою кепку, сдвинув ее как можно дальше на затылок, так что она едва не падала (такая уж была мода у его друзей), и вслед за отцом вышел из дома.
Карла с мамой помогли Аде убрать со стола. Карла любила Аду почти так же сильно, как маму. Когда Карла была маленькой, Ада присматривала за ней постоянно, пока она не подросла и не пошла в школу, потому что мама все время работала. Ада была еще не замужем. Ей было двадцать девять лет, и выглядела она простовато, хотя у нее была добрая, очаровательная улыбка. Летом у нее был роман с полицейским по имени Пауль Хуберт, но не очень продолжительный.
Карла с мамой стояли перед зеркалом в холле, надевали шляпки. Мама не спешила. Она выбрала темно-синюю фетровую шляпку с круглым верхом и узкими полями, какие носили все женщины вокруг. Но она надевала свою под другим углом и выглядела в ней шикарно. Интересно, подумала Карла, надевая свою вязаную шерстяную шапочку, будет ли у нее когда-нибудь такое чувство стиля, как у мамы. В этой шляпке мама была похожа на богиню войны, ее изящная шея, подбородок и высокие скулы были словно выточены из белого мрамора, и она была – прекрасной, но никак не хорошенькой. У Карлы были такие же темные волосы и зеленые глаза, но она скорее напоминала пухленькую куколку, а не статую. Однажды Карла случайно услышала, как бабушка сказала маме: «Вот увидишь, твой гадкий утенок еще превратится в лебедя!» И Карла все ждала, когда же это случится.
Когда мама собралась, они вышли. Их дом стоял в ряду величественных особняков в районе Митте, бывшем центре города, – подобные дома прежде строили для министров и военных высокого ранга, таких, как дед Карлы, работавший в расположенных совсем рядом правительственных зданиях.
Карла с мамой проехали в трамвае через Унтер-ден-Линден, потом от Фридрихштрассе доехали на поезде до станции «Зоо». Франки жили в юго-западном пригороде Шенберг.
Карла надеялась увидеть брата Фриды, четырнадцатилетнего Вернера. Он ей нравился. Иногда Карла и Фрида фантазировали, что вот они вырастут и выйдут замуж за братьев друг дружки, поселятся рядом и их дети будут лучшими друзьями. Для Фриды это была лишь игра, но Карла втайне относилась к этому серьезно. Вернер был красивый, взрослый и никогда не дурачился, в отличие от Эрика. В кукольном домике у Карлы в спальне маму и папу, спавших бок о бок на миниатюрной супружеской кровати, звали Карла и Вернер, но об этом никто не знал, даже Фрида.
У Фриды был еще один брат, семилетний Аксель, но он родился с расщеплением позвоночника и нуждался в постоянной медицинской помощи. Он жил в специализированной клинике в пригороде Берлина.
Всю дорогу у мамы был озабоченный вид.
– Надеюсь, все обойдется, – пробормотала она, словно говоря сама с собой.
– Ну конечно, все будет хорошо, – сказала Карла. – Мы с Фридой чудесно проведем время.
– Я не об этом. Я про свою статью о Гитлере.
– Нам что, угрожает опасность? Папа был прав?
– Обычно твой папа бывает прав.
– И что с нами будет, если нацисты на нас разозлятся?
