Она шагнула к двери и выглянула в коридор. Коричневорубашечники ходили по кабинетам, но до дальнего конца коридора еще не добрались. Карла не знала, слышен ли весь этот шум в зале заседаний. Она изо всех сил помчалась по коридору, но остановилась, услышав отчаянный крик. Заглянув в комнату, она увидела, что Шваб трясет машинистку в красном берете и орет:
– Где ключ?
– Я не знаю! Клянусь, я говорю правду! – кричала машинистка.
Карла пришла в бешенство. Как смел Шваб так обращаться с женщиной!
Она закричала:
– Шваб, а ну оставь ее, ворюга!
Шваб обернулся к ней с ненавистью во взгляде, и вдруг ей стало в десять раз страшнее. Потом его взгляд переместился дальше, на кого-то за ее спиной, и он сказал:
– Уберите ребенка к чертям из-под ног!
Сзади ее схватили.
– Это что же, евреечка? – сказал мужской голос. – По виду похожа, волосы темные…
От этих слов она пришла в ужас.
– Я не еврейка! – взвизгнула она.
Коричневорубашечник оттащил ее назад по коридору и поставил на ноги в мамином кабинете. Она оступилась и упала на пол.
– Сиди здесь, – сказал он и ушел.
Карла вскочила. Она была цела и невредима. Теперь в коридоре полно коричневорубашечников, и к маме ей не попасть. Но она должна позвать на помощь.
Она посмотрела в разбитое окно. На улице собиралась кучка народу. Среди зевак стояли, болтая, двое полицейских.
– Помогите! Помогите! Полиция! – закричала им Карла.
Они увидели ее и засмеялись. Это ее взбесило, и от злости она даже стала меньше бояться. Она снова выглянула в коридор. Ее взгляд упал на пожарный рычаг на стене. Она подбежала и схватилась за рукоятку.
И остановилась в нерешительности. Нельзя поднимать пожарную тревогу, если нет пожара, и надпись на стене предупреждала о строгих санкциях.
Но все равно она дернула ручку.
В первое мгновение ничего не произошло. Может быть, эта штука не работает.
Потом раздался громкий, хриплый звук сирены – то высокий, то низкий, он наполнял все здание.
Почти мгновенно из комнаты в конце коридора высыпали люди. Первым появился Йохманн.
– Что, черт возьми, здесь творится? – крикнул он через рев сирены.
Один из коричневорубашечников ответил:
– Ваша еврейско-коммунистическая подстилка оскорбила нашего вождя, и мы ее закрываем!
– Убирайтесь вон из моей редакции!
Коричневорубашечник не обратил на него внимания и вошел в подсобку. В следующий миг оттуда раздался женский вопль и звук падающего металлического стола.
Йохманн повернулся к кому-то из подчиненных:
– Шнайдер! Немедленно вызывайте полицию!
Карла знала, что толку не будет. Полиция уже здесь, да только ничего не делает.
По коридору, пробиваясь через толпу, к ней бежала мама.
– Как ты? – воскликнула она и крепко обняла Карлу.
Карла не хотела, чтобы ее успокаивали, как ребенка.
– Я в порядке, не волнуйся, – сказала она, отстраняясь.
Мама оглядела кабинет.
– Моя машинка! – ахнула она.
– Они выбросили ее в окно.
Карла подумала, что теперь ей не влетит за то, что она ее испортила.
– Надо отсюда выбираться… – Мама схватила со стола фотографию, взяла Карлу за руку, и они выбежали из комнаты.
Никто не пытался их остановить, когда они бежали по лестнице. Перед ними крепко сбитый парень – возможно, из журналистов – тащил вон из здания коричневорубашечника, держа его сзади за голову и шею. Карла с мамой шли за ними к выходу. Следом шел еще один штурмовик.
Журналист, все так же волоча коричневорубашечника, подошел к тем самым полицейским.
– Арестуйте этого человека, – сказал он. – Я застал его за разграблением редакции. У него в кармане вы найдете украденную банку кофе.
– Отпустите его, пожалуйста, – сказал старший.
Журналист неохотно подчинился.
Тут второй коричневорубашечник подошел к коллеге.
– Можно узнать ваше имя? – спросил журналиста полицейский.
– Я Рудольф Шмидт, ведущий корреспондент «Демократа» в парламенте.
– Рудольф Шмидт, я арестую вас по обвинению в нападении на полицию.
– Но это же нелепо! Я поймал этого человека на воровстве!
Полицейский кивнул обоим коричневорубашечникам.
– Ведите его в участок.
Они схватили Шмидта за руки. Тот, похоже, собрался сопротивляться, но передумал.
– Все подробности этого инцидента появятся в следующем номере «Демократа»! – сказал он.
– Следующего номера не будет, – сказал полицейский. – Ведите его.
Прибыла пожарная машина, и из нее выскочило с полдюжины пожарных.
– Мы должны очистить здание, – без особых церемоний заявил их начальник полицейским.
– Отправляйтесь в свою пожарную часть, никакого пожара нет, – сказал старший полицейский. – Просто штурмовики закрывают коммунистический журнал.
– А это мне без разницы, – сказал пожарный. – Раз прозвучала сирена, в первую очередь мы обязаны вывести всех из здания, и штурмовиков и кого угодно. Обойдемся и без вашей помощи.
И он повел своих людей в дом.
– Какой ужас! – услышала Карла мамин голос. Она обернулась и увидела, что мама смотрит на свою пишущую машинку, лежавшую на тротуаре, там, где упала. Металлическая крышка отлетела, обнажив место соединения клавиш со стержнями. Клавиатура была искорежена, один конец валика отлетел, а колокольчик, оповещавший о конце строки, сиротливо валялся на земле. Пишущая машинка была не настолько ценная вещь, но мама, казалось, готова была заплакать.
Из здания вышли коричневорубашечники и персонал редакции, их подгоняли пожарные. Сержант Шваб упирался, сердито выкрикивая: «Да нет же никакого пожара!» Но пожарные просто вытолкнули его на улицу.
Вышедший Йохманн сказал маме:
– Времени у них было немного, и особого вреда они причинить не успели – пожарные помешали. Кем бы ни был включивший пожарную тревогу, он оказал нам огромную услугу!
Карла до сих пор беспокоилась, не накажут ли ее за ложный вызов. Теперь она поняла, что сделала как раз то, что следовало.
Она взяла маму за руку. Это вывело Мод из минутного отчаяния. Она вытерла глаза рукавом – что было для нее необычно и показало, насколько она потрясена. Если бы это сделала Карла, ей бы сказали, что надо достать платок.
– Что же нам теперь делать?
