— Когда недавно? В прошлом году? — отозвалась Валерия и недовольно бросила тряпку в раковину.
— Ну, в прошлом.
— Это для тебя «недавно»?
— А что для тебя «давно»? — обозлился Тет.
— Всё для меня «давно»! Все!
— И я?
— Ты — в первую очередь! — дочку понесло.
— А Макс твой черножопый?
— А причём тут Макс?!
— О, да! Совсем не причём! Просто портфолио делаете вместе? Или ещё что?
— Прекрати!
— А ты не начинай! — Тет понизил голос.
— Прекрати, сказала! Люди же в доме.
— Посторонние? — хмыкнул Тет.
— Сам ты посторонний!
— Где уж нам…
Василий больше не стал слушать перепалку дочери с мужем, поднялся на второй этаж. Потихоньку открыл дверь справа от туалетной комнаты. На первый взгляд разобранная постель казалась пустой. Тело внука было плотно завернуто в пуховое одеяло. Походило на сосиску в тесте, приготовленную для выпекания. С одной стороны выглядывали две беленькие ступни, а с другой белокурая макушка.
Он поднял этот кокон и прижал к себе, целуя взлохмаченные, пахнущие парным молоком волосики. Вспомнилась больница и малолетняя Лера с медвежонком. Пухлые пальчики, теребящие серые мохнатые ушки. И будто сзади снова жена прижалась лицом к его рубашке. Василий почувствовал то волнение, и спина его взмокла.
Данила зашевелился, открыл глазенки и улыбнулся. Зрачки забегали, словно отыскивая недавнюю потерю и, не найдя, остановились на дедушке. Внук приоткрыл рот, пытаясь что-то произнести. Язык сделал круг вдоль неба, прижался к верхним зубам, и скользнул вниз, дав вырваться наружу беззвучному потоку воздуха.
— Ну, — не выдержал Василий, — скажи, что хотел! Говори же, говори! Скажи де-да! Я твой де-да! Давай, Данила! Ты же русский богатырь!
Даниил улыбнулся закрытым ртом. Хотел вытащить руки, но это ему не удалось. Повёл плечиками, стараясь освободиться от матерчатых пут. Капризно скорчил рожицу, сощурился, тихонько застонал.
Василий положил «сверток» на кровать и, взявшись за край одеяла, приподнял вверх. Внук повис в воздухе и, крутнувшись волчком, со смехом выпал из развернувшегося рулона.
Громкий заливистый хохот был наградой деду. Даниил снова попытался завернуться в одеяло и, накинув его на себя, посмотрел на Василия. Выжидательно, с надеждой.
Дед понял бессловесную просьбу, снова резко приподнял одеяло за край. Внук с громким смехом выкатился на постель. Третьего раза не получилось. В комнату вошла Валерия.
— А я думаю, что за веселье здесь? Хватит баловаться! — притворно строго сказала она. — Быстро умываться и за стол!
Она попыталась сложить одеяло, но Даниил ухватился с другой стороны, мотая головой и недовольно мыча.
— Надо вставать, Данила, — увещевающе произнес Василий, — Мы же хотели идти с тобой гулять! Ты обещал мне показать город!
Внук посмотрел на деда и послушно отпустил одеяло. Слез с постели и, шлепая по кафелю босыми ногами, направился в туалет. Василий стал разбирать его одежду, в беспорядке лежащую на стуле.
— Ещё не забыл, как это делается? — спросила Валерия. Промолчал в ответ.
— Папа, откуда такие деньги? — спросила она снова.
— Дом продал, — ответил как можно беззаботней, — тяжело стало жить на даче. Воду носить, дрова колоть, печь топить. В городе проще.
— А почему мама на связь не выходит?
— Да, наверно, опять не ту кнопку нажала на компьютере! — Василий постарался воссоздать интонацию возмущения, с которой когда-то ругал жену за неумение обращаться с техникой. — Старая стала, всё путает. Сто раз ей показывал. Что поделаешь…
Но почему-то голос его звучал совсем без укора. Скорее ласково, с жалостью. Опустил голову ниже, стал энергично распутывать клубок из скомканной одежды внука.
— Жаль, что она не смогла прилететь, — грустно сказала Валерия. Василий хотел ответить, что и его не приглашали. Смолчал, чтобы не расстраивать дочку.
Дочь словно прочитала его мысли и решила сменить тему разговора.
— Тебе будет жарко в костюме. Поищу-ка шорты. От мужа. Должны тебе подойти.
— Которого мужа-то, — на этот раз Василий не сдержался и съязвил, хитро посмотрев на дочь, — черного или белого?
— И ты туда же! — нарочито взвилась Валерия. — Проехали уже. Не хочешь — иди и купи себе в магазине. Ты ведь у нас богатенький.
Василий хотел еще пошутить по поводу размера разных мужей, но воздержался. Подумал, что никак не может избавиться от каких-то условностей и необходимости постоянно контролировать свои слова. И это неправильно. Они родные люди и должны говорить обо всём откровенно.
— На штаны заработал, — хмыкнул примиряюще.
Дочь промолчала, только грустно посмотрела на отца и стала спускаться вниз:
— Поторопитесь, я пожарю вам яичницу! Через несколько минут Даниил вышел из ванной и самостоятельно оделся. Тета на кухне не было.
— А тебе на работу не надо? — спросил Василий дочь.
— Я взяла небольшой отпуск! — ответила она неожиданно весело, — так что вам придется меня терпеть!
Завтрак прошёл быстро.
— Кстати, заодно сделаете с Даниилом доброе дело, — неожиданно вспомнила Лера, — обменяете мелочь в магазине! Давно накопилась. Сходила в гараж и принесла оттуда стеклянную банку с мелочью. Пересыпала в полиэтиленовый мешок, протянула отцу.
Василий взвесил на руке:
— Килограмма два! Долгонько кассир считать будет.
— Ха-ха! Здесь считать не надо! — засмеялась дочка, и он ощутил в её смехе что-то родное, давно забытое. — Здесь машина считает! Даже разделять монеты не надо — ссыпал и всё. Получите чек и обменяете на купюры. Как раз тебе на шорты хватит.
— У меня кредитка с собой, — Василий немного обиделся на дочку, — но все равно интересно, что за автомат там у вас стоит.
— Если ты не взял с собой плавки, обязательно купи, — напомнила дочь, надевая белую панамку на сына, — жара у нас! Завтра поедем купаться.
Василий в ответ позвенел мешком с мелочью. Вспомнил, как несколько лет назад кинул горсть монет в шапку гармонисту, фальшиво играющему в переходе метро. Мужчина, сжав меха инструмента, одарил Василия недовольным презрением:
— И что я с этой мелочью делать-то буду?
С тех пор Василий не подавал попрошайкам. К тому же на службе ввели кредитные карты, и мелочь больше не скапливалась.
На улице было жарко. С безоблачного неба солнце палило нещадно. У соседского дома рядом с машиной, поставленной на парковку, играли в мяч детишки. Использовали въезд в гараж как футбольные ворота. Их было трое — от пяти до десяти лет. Один закрывал вход, а двое старались ногой забить гол.
