— Нормально.
Андрей разлил коньяк по пластиковым стаканчикам и предложил выпить.
— За фильм! — провозгласил Васин и добавил свой любимый тост: — Будем богаты!
Некрасов сделал недоуменное лицо. Переглянулся с Ольгой, но возражать не стал:
— Будем! — поддержали все. Чокнулись. Едва слышно затрещал пластик стаканчиков.
— Походные условия — обычное дело, — Некрасов закусил бутербродом. — Сейчас будем снимать нашу звезду, не уходите.
— Хорошо.
Ольга чмокнула Васина в щеку:
— Спасибо вам за справку! Видите, все получилось. Андрей даже дом в Финляндии заложил чтобы приступить к съемкам.
— Наверное фильм интересный?!
— Очень! Андрей у нас гений!
Перекусив, Некрасов дал команду, и съемки возобновились. Васин еще некоторое время посидел на кухне. Не хотел мешать. Но любопытство все же пересилило и он потихоньку вышел. Съемки продолжались в большой гостиной. Артистов видно не было. Все заставлено прожекторами, всевозможными штативами, белыми рамками. Вокруг плотным кольцом — народ.
Неожиданно раздалась команда: всем разойтись, на площадке только оператор и режиссер!
Киношники стали рассасываться. Васин увидел Ольгу. Она лежала на старой кровати с металлическими спинками. Прикрытая пледом до подбородка. В ногах — платформа с нависающей камерой. Оператор — грузный мужчина лет сорока, в надорванной футболке и с длинными волосами, по-немецки разговаривал с Андреем. Что-то обсуждали.
— Все, кто не задействован в эпизоде, просьба отойти, — громко произнес Некрасов.
Вокруг уже никого не было и взгляд Андрея упал на Виктора. Хотел что-то сказать. Ольга опередила:
— Виктор Иванович, не уходите, подойдите ближе.
Некрасов сделал вопросительное лицо.
— Мне нужен румянец на щеках, — пояснила Ольга, оправдываясь, — стеснение…
Андрей махнул Васину, чтобы тот подошел ближе.
Как только прозвучала команда «Мотор», плед стянули. Васин от неожиданности замер. Ольга была совершенно голой!
Лежала на спине, закинув руки за голову. Под ярким пучком света тело казалось нереальным. Словно спроецированным на экран белой простыни. Камера, как рентгеновский аппарат, стала бесшумно наезжать от щиколоток к икрам. Зависла над коленями, поползла к бедрам, впалому животу, груди. Остановилась над лицом. Взгляд Васина встретился с Ольгой. Она раскраснелась, стала часто дышать. Волосы разметались по подушке. Неожиданно кровать, на которой она лежала, стала вздрагивать, ерзать по полу вперед-назад. Квартира огласилась женскими стонами, невразумительными словами, вскриками.
Два крепких парня толкали кровать туда-сюда, уцепившись за ближнюю спинку, не попадающую в кадр. На маленьком мониторе кинокамеры создавалось ощущение близости Ольги с тем, кто на нее смотрит.
«Хитрецы, — подумал Васин, — вот так и дурят нашего брата-зрителя». С удивлением ощутил отсутствие какого-либо возбуждения при виде обнаженной женщины. Словно все вокруг было нереальным и распластанное стонущее тело всего лишь идеально сделанный муляж.
— Стоп! Снято!
Ольга накрылась пледом. Васин собирался уйти, но Андрей остановил его:
— Завтра планируем снимать в тюрьме.
— Хорошо, я предупрежу ребят.
Возвращаясь на работу, Васин подумал, что вряд ли этот фильм принесет ему с Артемом дивиденды, если режиссер для съемок закладывает свой дом. Видимо, его картины не для массового зрителя. Быть может, он решил продолжить дело Тарковского, умершего несколько лет назад. Тогда по заслугам картину оценит только история.
Этими грустными мыслями он поделился по телефону с напарником, когда вернулся в отдел.
— Пусть хоть в титрах тогда нас запишут! — отозвался Артем. — Главное, что поможем детишкам в тюрьме! Представляешь, как зэчки будут рады, получив молоко и другие продукты. Некрасов наладит контакт с гуманитарными организациями и те постоянно будут что-то присылать!
— Созвонись с родственником! — попросил Васин. — Они завтра планируют снимать в тюрьме!
— Хорошо, — отозвался Артем.
…В камере женского изолятора Васин был впервые и не знал, большая она или маленькая. Оказалась навскидку метров двадцать. Десяток двухъярусных кроватей. Каждая прикрыта занавесочкой. На веревках сушится женское белье. На тумбочках и полочках — цветы в горшочках. Чистота и порядок.
Как только съемочная группа появилась в дверях — арестованные кинулись прихорашиваться. Заскрипели кровати — за шторками переодевались.
— Девушки, девушки! — упрашивал Некрасов, беспомощно кидаясь от одной кровати к другой. Стучал костяшками пальцев по железным рамам, — мы не из глянцевого журнала! Нам реальность нужна! Дайте героине фуфайку! У кого-нибудь есть однотонный шерстяной платок…?
Арестованные его не слушали, продолжали шуршать яркими кофточками, выстраиваться в очередь к своему специалисту по макияжу — высокой блондинке со стройными ногами. Та одобрительно кивала, что-то подправляла. Напоследок хлопала очередную девушку по заднице — готова!
Васин с Артемом решили не мешать. Места было в обрез. Оператор держал на плече огромную камеру.
Лишь где-то в середине эпизода, проходя по коридору, оперативники услышали громкие женские стоны и вскрики.
— Лесбийская сцена! — важным тоном сообщил кто-то в дверях.
Васин вышел на улицу. Что снимают?! На квартире — секс, здесь — лесбиянки! Что-то я у Тарковского аналогичных сцен в фильмах не видел. Чему научился его помощник?
Сел на деревянную скамейку у входа в блок.
На детской площадке, огороженной сеткой, — молодые мамы. Простеганные телогрейки, юбки ниже колена, платки — все зеленого цвета, словно лягушки. Выгуливали своих чад.
Детей было немного. В отличие от родительниц они выглядели яркими цветочками — напоминали клумбу во дворе тюрьмы. Возраст — до трех лет. Ковырялись в песке. Делали куличики в песочнице. Катали мячики и просто рыхлили землю лопатками. На скамеечке приютился пяток заключенных с грудничками. О чем-то оживленно переговаривались, покачивая старенькие бледные коляски. На руки не брали.
Казалось странным отсутствие ссор или окликов. Было удивительно тихо. Словно в немом кино. Как дети могли так играть?
Периодически на площадку выходила женщина в форме с погонами. Немного пообщавшись, уходила.
От такой картины становилось грустно. Васин тоскливо поежился. На душе теплилось — скоро детишки получат молоко…
Рядом с Виктором присел старик в телогрейке и затертой шапке-ушанке. Истопник. Укрыл слабое пламя спички заскорузлыми ладонями в угольной пыли. Прикурил папиросу. Глубоко затянулся. Тусклые глаза смотрели из пучка морщин на детишек.
