Среди южан есть и неплохие ребята.
Помню, как один знакомый, продавая в ларьке пиво, никак не мог понять что такое «пара» и звонил мне на телефон, спрашивая:
— Один пиво знаю, два пива знаю, три тоже, четыре.… Но что такое пара пива?
…Я поднимаюсь на третий этаж к Шмелеву. В дежурке при входе мне сказали, что он на заявках и разбирается с очередной партией задержанных. В обезьяннике на первом этаже я успел заметить нескольких черных. Из темноты зарешеченной комнатки поблескивали их недовольные дикие глаза. До сих пор я не научился точно различать по национальности кавказцев и частенько путаюсь.
Шмелев рассказывал мне, что азербайджанцы приезжают к нам торговать, а грузины — воровать, в основном машины, но и квартирами не брезгуют. Армяне — это ремесленники. Они шьют хорошую обувь. Однажды угостили его карабахским коньяком. Лучшего он не пил до сих пор.
О чеченцах Шмелев почти никогда ничего не говорит. Я знаю, что он несколько раз ездил в тот регион и даже получил медаль «За отвагу» и орден «Мужества». Когда я напоминаю ему об этом, он ссылается, что это были мультики, хотя и очень страшные.
Я помню, что мультяшные человечки убили нашего Потапа. Значит, не такие уж они безобидные. И мне не хотелось, чтобы это повторилось со Шмелем.
Как-то по-пьяни он рассказал мне, что там президент выкармливает послушных ему киллеров, но скоро не сможет их контролировать и тогда мы снова получим гражданскую войну.
И хотя я не совсем понял, что он хотел этим сказать, но переспрашивать не стал. Ему виднее — он там воевал. Быть может, это сошло за шутку, если бы не история данного народа о которой когда-то на чердаке нам рассказывал лохматый профессор — бомж. Теперь эта история стала мне ближе. Я очень жалею, что плохо слушал того старика. Быть может, его и сослали на чердак за такие рассказы.
…Несколько кавказцев сидели на скамейке в фойе третьего этажа, лицом к входящим. Они с надеждой во взгляде встречали каждого поднимающегося снизу и тут же разочаровывались, если он начинал осматриваться по сторонам, разыскивая нужный кабинет. Эти южане всегда безошибочно узнавали тех, в чьих руках власть и судьбы их земляков. Потаенная хитрость и лукавство, видимо, передаются у них по наследству.
Мельком взглянув на них, я сосредоточенно повернул направо и нажал три кнопки кодового замка. Громко щелкнув, дверь распахнулась. Закрывая ее за собой, я успел увидеть, как черные, приподняв от скамейки свои задницы, смотрят мне вслед.
— Как ты вовремя, Артем! — обрадовался мне Шмелев, поднимаясь из-за стола и обнимая за плечи. Слегка прижимаясь своей щекой к моей. От него, как обычно, пахло водкой.
Шмелев выше и здоровее меня раза в два. Это он накачался уже в ментовке. Пальцы рук словно клещи — поэтому я предпочитаю с ним обниматься. Хотя он и так старается услышать, как хрустят мои позвонки. Лицом он похож на Жана Маре, если бы не множество оспин на лице — следы от порохового разрыва.
Женщины его обожают, но только до тех пор, пока он не напьется. Тогда он начинает показывать свою силу: поднимать их над головой, выкручивать кисти рук. Показывать, как кусаются лошади, сжимая чашечки женских коленок. Терпеть его может только жена, выгоняя в период запоев из дома на все четыре стороны.
Возвращается он трезвый, побритый до синевы с цветами и деньгами. Наверно, за это она его любит.
Кабинет у Сашки большой. Слева металлический ящик, на котором, словно сосиска в тесте, лежит завернутая в матрас постель. Ближе к окну — стол, покрашенный черной масляной краской, заваленный бумагами. Напротив стола, у стены, — ряд металлических стульев с дерматиновыми седушками. У нескольких нет спинок и они похожи на табуретки с рогами. У окна небольшой журнальный столик с белыми кругами от горячих чашек на лакированной поверхности. На нем лежат грязные тарелки, вилки, ложки с прилипшими к ним кусочками высохшей еды.
— Вот так я и живу! — сказал он, уловив мой взгляд, изучающий окружающую обстановку и, смеясь, продолжил на распев, — Опять от Машки ушел, и от Тоньки ушел, и от Светки ушел, а от тебя Артем я никуда не уйду! Потому, что ты мне нужен!
Я и не помню когда мы стали при встрече обниматься. Быть может, это признак мужской дружбы? Мне кажется, что первыми начали обниматься бандиты. Но я все равно ему рад. Уважаю Сашку. Он знает много того, о чем я могу только догадываться. Вся информация из самых грязных и темных закоулков стекается к нему.
Когда мы выпьем, он постоянно вспоминает баню и ту перестрелку. Из всех застреленных там ему жалко только одного Лешу «маленького», который рассказывал все, что творилось в банде, и мечтал со временем стать крупным преступным авторитетом, будучи убежденным, что каждый из них, чтобы подняться в преступной иерархии, стучал или ментам или фээсбешникам.
На столе Шмелева лежал ворох каких-то бумаг, протоколов и материалов. Он разом сгреб все это на край стола. Освободив небольшую чистую площадку, похожую на темную зимнюю водную гладь, прижимаемую ледяными белыми бумажными торосами. Достал из сейфа початую бутылку водки и нарезанное на блюдечке сало с хлебом.
— Ты как? — спросил он.
Я ответил, что за рулем и машина стоит на проспекте.
— Ну как хочешь, — ответил он и налив себе стопку, выпил.
Стал жевать хлеб с салом.
Усмехался, укорительно бубня через аппетитное чавканье:
— Тогда сала не получишь, не положено!
Я подумал, что ничего другого от встречи со Шмелем и не ожидал. Уходя от семьи, он ночует в своем кабинете, раскатывая матрас на стульях. Бухает он постоянно, но периодически запойно на два-три дня.
Утверждает, что это обычное состояние сотрудника милиции, будь то гаишник или участковый. Так что если случится ДТП с оперативной машиной, смело тащи водителя на экспертизу, если получится.
Может, так оно и есть. Но от нашего «гардемарина» я никогда не чувствовал запаха перегара. Илья Гаврилович всегда был подтянут и свеж. От него пахнет одеколоном. Возможно, пьянство было у него еще впереди.
— Вовремя ты пришел! — продолжал Сашка, дожевывая — Черных видел в коридоре? Азербайджанцы не могут разобраться со своими помидорами. На общем складе хранили. А теперь друг друга обвиняют в воровстве. Половина без регистрации. Вот я их всех и приволок. Мне это надо? Да они и сами уж не рады, что заявку сделали. Толкаются здесь часа четыре. Скучно с этими янычарами.
Я слушал, молча кивая головой.
— Сходи, их старшие в коридоре сидят, — продолжал он. — Заряди им штуку баксов и чтобы они все проваливали отсюда. Все равно ничего не получится, только время на них потрачу. Заявление по овощам начальство не даст принять. Не дай бог глухаря подвесим. А у меня в запаснике хороший клиент сидит, за ним грабежей немерено! Надо расколоть.
Я согласился. Это было мне не в первой. Сашка парень грамотный и своего не упустит. Выйдя к черным, я спросил кто из них старший. Двое тотчас поднялись со скамьи. Заискивающе улыбаясь, подошли ко мне. Их загорелые морщинистые физиономии, похожие на обугленные чугунные сковородки, старались вызвать у меня доверие выражением покорной ничтожности. Но в глубине настороженных карих глаз я видел копимую надменность повелителя, презрительно кормящего с рук белую нацию, которая не в силах обеспечить свое благополучие и процветание.
