— Вот это я понимаю! — радостно сказал он. Так бы получать в кассе раз в месяц и беды бы не знали!
Я протянул руку за оставшимися купюрами.
— Это не тебе! — поучительно сказал Шмелев, забирая их.
Моя рука повисла в воздухе, а в душе зародилась обида.
Он встал из-за стола.
— Надо отнести в дежурную часть, чтобы остальных отпустили, на ходу бросил он и, обращаясь ко мне, добавил, — а тебе не положено, ты ведь коммерсант!
С этими словами он скрылся за дверью.
Для нуждающегося в деньгах Шмеля, это поведение было в порядке вещей. А нуждался он всегда. Периодически мне кажется, что он становится похожим на скрягу. Но кто знает, что творится у него в душе.
Я вспомнил, что во время экзекуции слышал звонок своего телефона, но потом об этом забыл. Встав со стула, достал «самсунг». Посмотрев на него, увидел пропущенный звонок с незнакомого телефона. Нажал на вызов и услышал нетерпеливый мужской голос:
— Это сотрудники УСБ. Вы куда пропали?
— Сижу в уголовном розыске, как договаривались, — ответил я.
— Мы вас обыскались, сейчас подойдем.
Я положил трубку в карман и снова сел на стул.
Вернулся Шмелев. Он был весел.
— Дежурка за бутылкой поехала! — сказал он, — и на Ладожский рынок заодно заглянут, как там наши подопечные. Пусть угостят чем-нибудь.
Он уж хотел попрощаться со мной:
— Может на посошок? — предложил он формально, направляясь к сейфу за бутылкой.
В этот момент в кабинете замигала сигнальная лампочка, оповещающая, что кто-то пришел на прием и стоит за железной дверью с кодовым звонком.
Шмелев, недовольно поморщившись, поставил обратно вынутую бутылку и прикрыл железную дверцу. Выглянув из кабинета, он увидел, что его коллеги уже стоят там и возмущаются, что неизвестные за дверью жмут без разбору на все кнопки вызовов. Шмелев подошел к двери и зло распахнул ее, готовый наброситься на хулиганов.
Я догадался, откуда дует ветер, и пошел вслед за Сашкой. Как только он открыл дверь, почти в нос ему уперлась красная корочка удостоверения:
— УСБ ГУВД! — прозвучал твердый громкий голос и, отодвинув Шмеля в сторону, зашли двое коренастых лысых крепышей моего возраста.
Заметив испуганные лица оперативников, один из них ехидно произнес:
— Ну что, не ждали, а мы приперлися. Небось уже денежки делите? — и, усмехнувшись, прошел дальше по коридору к замершим, словно кролики перед удавом, оперативникам.
Шмелев испуганно прижался спиной к стене и пододвинулся ко мне. Я почувствовал, как его рука судорожно нащупывает мой задний карман, а затем впихивает туда какой-то комок.
— Спасибо большое за информацию, — напутствовал меня Шмелев, подталкивая к двери, — До свидания!
Сотрудники УСБ обернулись к нам:
— Кто здесь Соколов? — спросил один из них.
Я назвался.
Шмелев шарахнулся от меня, как от прокаженного. Глядя в упор мне в лицо, словно пытаясь разгадать сокрытую там тайну, стал отодвигаться задом к своему кабинету.
— Ну и накурено здесь у вас, — пожаловался тот, кто назвал мою фамилию, — водкой воняет, пойдем лучше вниз….
Дежурная часть находилась справа после входа в отделение. Она отгораживалась дверью с маленьким окошечком на уровне среднего роста и практически не запиралась. Я зашел внутрь. Слева две небольшие камеры обезьянника с лавками внутри, человека на три-четыре. Двери в них представляли собой сваренные из толстой арматуры решетки с огромными квадратными металлическими замками, из которых наружу торчали вороненые длинные ключи.
Кавказцев в них уже не было. Шмелев успел выполнить обещание. Теперь в ближней камере сидел знакомый капитан. Он забился в самый дальний угол, но блеск погон и нагрудной бляхи с номером выдавал в нем сотрудника милиции. Бушлат на нем был расстегнут. В руках мял снятую с головы шапку. Теперь было заметно, что волос у него на голове почти нет. Светлый приглаженный пушок едва прикрывал блестящую лысину, а длинная реденькая челка, как только он слегка наклонял голову, падала на глаза и он, поплевав на ладонь, приглаживал ее к высокому выпуклому лбу. Он это делал двумя руками, отложив шапку.
Напротив, у окна за столом, сидел худощавый мужчина в костюме и заполнял ручкой какие-то бумаги. Сотрудники УСБ, подойдя к нему, о чем-то пошептались, показывая на меня. После чего он кивком предложил мне сесть рядом.
— Вы Соколов? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Номер купюры хорошо запомнили?
Теперь я понял, что запомнил его на всю жизнь и ответил:
— Хорошо.
Он стал расспрашивать об обстоятельствах дела, и мне пришлось повторить ему все, что случилось с момента совершения ДТП. Записывая все в протокол, он изредка поднимал голову, чтобы задать очередной вопрос.
— Где справка, за которую он вымогал у вас деньги? — спросил он.
— В машине, — ответил я, вспомнив, что положил ее ко всем документам в бардачок.
— Принесите, пожалуйста, мы ее отксерокопируем и вернем.
Я вышел на улицу. Лавочки перед отделением были пусты. Два сержанта, стоящие на крыльце около входа, недобро посмотрели на меня.
— Ну, теперь тебе гайцы проезда не дадут, тормозить будут, — с усмешкой сказал один, обращаясь ко мне.
Я смолчал. Только хмуро посмотрел на говорившего. Увидел в его светлых голубых глазах опасливое уважение.
Они были еще совсем молоды. На вид лет восемнадцать. Возможно, их привлекли в милицию на альтернативную службу, и в дальнейшем они мечтали выучиться и встать на офицерские должности. Я был рад, что дал им повод задуматься…
Когда я вернулся в дежурную часть, мужчина за столом показывал двум понятым тысячную купюру, похожую на ту, что я передал гаишнику, периодически заполняя протокол.
Капитан теперь сидел за столом напротив него и продолжал периодически приглаживать волосы. Теперь я понял, почему он делал это двумя руками. Черные, как уж, тонкие браслеты не давали ему расцепить руки. Теперь он не смачивал их слюной. Ладони его были мокрыми, а голова, словно только что приняла душ. Пот градом скатывался вниз, исчезая под расстегнутым воротом кителя.
Дознаватель предложил мне сесть за стол рядом с собой, напротив капитана, и я снова смог увидеть знакомые белорусские усы.
Я вспомнил, что точно такие же были у мужчины на обложке пластинки с надписью «Песняры», которую любила слушать моя мать. Наверно, пластинка до сих пор где-то валяется. Я подумал, что совсем не помню, как она звучала, а проигрыватель давно сломался и служит мне дополнительной табуреткой для пришедших гостей.
Мне отчего-то стало жалко, что я никогда не услышу, как поет парень, изображенный на пластинке, схожий с гаишником. Вполне вероятно, что сам капитан мог хорошо петь в детстве, выучиться в консерватории, а затем выступать на эстраде. Но вместо этого он выбрал другой путь и теперь сидит в наручниках, потому что всего лишь попался под руку одному подонку.
