Посетителей было человек десять взрослых и пяток детей, в основном, грудничкового возраста.
В центре стояла серебряная купель, наполненная водой. Нам вручили зажженные свечки и все пошли хороводом по кругу за попом. Мне напомнило это новогоднее веселье с Дедом Морозом. Только вместо посоха, на одной руке у него была раскрытая книга, а в другой — чадящее кадило. Вместо елки — купель.
Поп был молодой, но молитвы читал неестественным басом. Это было смешно. Из уважения к обряду я делал серьезное лицо и выполнял все необходимые требования. Шел за Марго, неся в левой руке зажженную свечу. Через правую была перекинута ее шубка. В своем коротком желтеньком платьице она ежилась от холода и волнения, сильнее прижимая локти к бокам, и периодически вздрагивала.
Пропев все что требовалось, поп остановился у купели и, повернув лицо к хороводу, стал пропускать клиентов мимо себя.
Детей в воду не опускал, как я сначала подумал, а только смачивал кисточкой тело. Дошла очередь и до Марго.
Поп пару раз махнул кистью, а затем пропел басом:
— Оголи ногу…
До этого он тоже много чего пел, поэтому я не обратил внимание на его фразу. Но то, что наша очередь остановилась, заставило меня быть внимательней. Лицо Марго оказалось на уровни огромного креста висящего на груди попа. Поэтому я вполне мог разглядеть его холеную, розоватую как у поросенка, с жидкой порослью физиономию. Мелкие черные глазки, словно пуговки, прятались в косматой рыжей челке. Широкий нос оканчивался картошкой, покрытой сетью коротких красных царапин в виде тонких загогулин, словно по нему пару раз проехались теркой.
На вид он был моложе меня. Не замечал стоящую перед ним девушку, глядя вдаль. Со свечкой и шубой через руку, я словно подталкивал Марго к нему, чувствуя, напирающих позади еще человек пять.
Те, кто шел впереди, уже закутывали своих чад и направлялись к выходу. Я заметил, как Марго приблизила свое лицо к редкой мохнатой бороде попа и что-то зашептала.
Меня мало интересовало их общение, и я продолжал стоять, глядя по сторонам, сдерживая напирающих сзади. В этот момент снова басом на распев прозвучало поповское:
— Оголи ногу…
Теперь до меня уже дошел смысл сказанного. Я понял, что это не божественная фраза из книги, которую нараспев читал поп, а нечто реальное и понятное.
Переложив свечку в правую руку, Марго приставила левую ладонь ко рту. Стараясь отгородить произносимое от посетителей, она снова приблизила свое лицо к бороде попа, и я услышал незнакомый взволнованный, немного пищащий голос:
— У меня колготки…
Поп словно не слышал, что она ему говорит. Он даже не смотрел на нее. Стоял, словно проглотил кол, и глядел мимо, вдоль оставшейся очереди. Нанизывая всех, кто был повыше, на свой взгляд как жертву на шампур. Устремляя его дальше, сквозь стены своего храма, только ему одному открывшейся истине. Его редкая кучерявая бороденка, схожая с взрослеющим пушком девичьего лобка, едва скрывала красные пятнышки на щеках и белые струпья перхоти. Похоже, что он страдал псориазом.
«Это от нервов, — подумал я, — если он не может найти согласие с собой, как он может найти его со своим богом?»
Из-за всех этих противоречий и несуразностей, соединенных вместе, казалось, что низкий голос, плавно текущий из едва приоткрываемых им губ, принадлежит не попу, а сидящему в нем дьяволу.
— Оголи ногу…
— Батюшка, у меня колготки… — на этот раз с чувством обреченности зашептала Марго.
Я увидел как она, глядя на попа, левой рукой стала приподнимать сбоку свое желтенькое платье. Ее рука медленно скользила вдоль бедра, собирая в складки материю, надеясь, что поп опустит взгляд и удостоверится в правдивости сказанного.
Поп продолжал стоять не шелохнувшись. В левой руке он держал книгу, а в правой кисточку, смоченную в купели. Подобно художнику с этюдником, ожидающим живую натуру.
— Батюшка, у меня колготки, — произнесла Марго уже больше для формальности, словно в последний раз предупреждая о предстоящей необратимости того, что сейчас случится. Почувствовав бесполезность мольбы, стоя перед жестоким непреклонным религиозным сутенером, требующим от нее божественного соития. Она резко подняла платье на бедре, едва засветив свои красненькие трусики и, зацепив большим пальцем пояс колготок, дернула их вниз.
Я увидел, как открывшийся оголенный треугольник бедра мгновенно покрылся мурашками, стал особенно белым с черными точками поднявшихся коротеньких волосков. И тут же мокрая кисть хлобыстнула по ним так, что в разные стороны полетели брызги. Словно кто-то наказывал негодницу за развратную оголенность. Вмиг покрасневшая кожа, стыдливо скрылась под упавшим подолом желтого платья.
Я посмотрел на попа. Можно было подумать, что это не он только что заставил оголиться девушку.
И тут он неожиданно улыбнулся, глядя прямо в глаза Марго, протянул ей крестик, который предварительно окунул в купель. Этот кусочек белого металла на вытянутой поповской ладони, выглядел платой за представление.
Когда мы вышли из церкви, Марго молчала. Она куталась в свою шубку и старалась не глядеть на меня.
Мы сели в кабину, и я стал прогревать двигатель. В этот момент из церкви вышел знакомый поп. Его ряса, словно черное исподнее, выглядывала из-под длинного кожаного пальто с меховой оторочкой. Увидев его, Марго прислонилась к стенке кабины и подняла воротник шубы в надежде спрятаться. Но не успела. Его самодовольный взгляд уперся прямо в нее. Теперь он улыбался, надменно, по-хозяйски, как будто вне церкви властителем душ становился он сам и только что, на глазах у всех, отымел Марго по полной программе.
Я его ненавидел. Он прошел мимо и сел в белый мерседес, стоящий позади меня. Марго тоже заметила это.
Моя рука сама включил заднюю передачу, и грузовик медленно попятился.
Реакция у попа оказалась хорошей. И как только кузов грузовика был готов коснуться капота мерседеса, раздался пронзительный непрерывный сигнал. Он звучал как воздушная тревога, словно истошный, полный ужаса, испуганный крик попа, сжигаемого на святом огне инквизиции.
Стоящие рядом и выходящие с территории кладбища люди с возмущением оборачивались. Кто мог позволить себе таким безудержным воплем потревожить усопших? С негодованием видели перепуганное лицо священнослужителя в окне иномарки.
— Стой! — закричала Марго и засмеялась от всей души, громко и заливисто. Нам показалось, что в этот раз мы заставили оголиться при всех попа и отмерить ему дозу мокрой кисточкой по толстому заду.
Грузовик резко остановился, а затем, набирая скорость, поспешил от кладбища, весело виляя задом на пробуксовывающих колесах.
Выезжая, мы еще долго смеялись, вспоминая прошедший обряд, обращая все в шутку.
Я предложил ей покататься со мной по городу:
— Не хочешь посмотреть на все сверху?
