— Ты не мог бы отдать мне пластилин? — после некоторой паузы спросила она.
— Какой пластилин? — не понимая, о чем речь, спросил Виталик и опустил ракетку, собираясь с мыслями.
— Который ты взял вон из того шкафа! — кивнула она головой в дальний угол, где стоял маленький узкий шкафчик с внутренним замком. И улыбнулась с надменной уверенностью. При этом уголки рта смотрели вниз, придавая лицу самурайскую решительность, словно ее правота сильна и непоколебима.
Игра была остановлена. Все поняли, что это надолго.
— Я ничего не брал из этого шкафа, — возразил Виталий, — тем более, что он у вас постоянно заперт!
— А я точно знаю, что ты брал пластилин, и даже могу сказать когда!
— И когда? — автоматически спросил Виталий.
— Вчера вечером после ужина! — выпалила заведующая, — когда все смотрели телевизор!
Она наклонила голову, заглядывая через теннисный стол Виталию в глаза, словно вворачивая в них свой пронзительный взор. Но кроме недоумения ничего там не увидела, что ее очень разозлило.
Виталий не мог осмыслить происходящее. Он все еще надеялся, что это очередная шутка ребят, поскольку Роза Иосифовна никогда не шутила.
К открытой двери подошло еще несколько воспитанников, желающих поиграть в теннис или посмотреть на игру. Но так как в дверях стояла заведующая, все сгрудились за ней, прислушиваясь к разговору.
— Не вспомнил? — повысив голос, снова обратилась она к Виталию.
Виталик мучительно старался припомнить, где и с кем он был вчера вечером…
— Молчишь? Значит, вспомнил! — удовлетворенно заметила заведующая.
— Да не брал я ваш пластилин, зачем он мне нужен! — взмолился Виталий.
Дело оборачивалось плохо. Никто из ребят больше не проронил ни звука. Все смотрели то на Виталика, то на заведующую. Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.
— Значит, нужен, раз взял! — с железной логикой обратилась она к воспитанникам, обведя всех железным взглядом, требующим поддержки.
Виталий тоже посмотрел на друзей. Их было много. Во время игры пришло много девочек, и сейчас их яркие бантики особенно бросались в глаза. По его голому торсу прошел озноб. Было стыдно так стоять без одежды, да еще при всех слушать необоснованные обвинения. Хотелось уйти отсюда, но проход загораживала заведующая и толпа интересующихся. Кровь прилила к лицу, сдавила горло.
— Вот! Покраснел! — не замедлила проявить свою наблюдательность Роза Иосифовна. — Самому стыдно за свою ложь? Мы тебя все прощаем, чего не бывает! Да нам и пластилин-то вовсе не нужен. Да, дети? Нам нужна честность воспитанников, друзей, товарищей. Их принципиальность! Признайся…
— Я не брал никакого пластилина, — глухим, но твердым голосом сказал Виталий и опустил глаза, ожидая взрыва, который не заставил себя ждать.
— Нет, ты взгляд не опускай, — вспылила заведующая, — ты посмотри ребятам в глаза! Пусть они узнают своего товарища, пусть видят твой позор! Ребята, вы только посмотрите, кто среди вас живет! Он вместе с вами ест, спит, учится…
Дети с любопытством смотрели на эту сцену и жалели своего товарища, не думая о том, крал он или нет. Каждый из них знал, что может оказаться на его месте независимо от совершенного поступка.
— Я тебе сейчас назову мальчика, который видел, как ты взял пластилин, — с гордой назидательностью произнесла Роза Иосифовна.
Виталий стоял, молча глядя на деревянный пол. Весь стертый от резиновых подошв ребят, бегавших вокруг стола. Старая краска осталась только в трещинах и ямках. Каким-то непонятным чувством Виталий знал, что в то время, когда все глядят на него, Вера Коротоножкина, только она одна, смотрит на этот пол вместе с ним. И скользя вдоль оставшихся углублений и канавок, их взгляды встречаются где-то посередине комнаты. Боясь соприкоснуться и не найти того, что ожидалось так давно. Казалось таким желанным и естественным, а теперь настороженно смотрят друг на друга.
— Витюня! — позвала Роза Иосифовна, — подойди сюда!
Щипцами своего длинного маникюра, вытащила из ватаги ребятишек перепуганного рыжего мальчугана, шестиклассника с голубыми бегающими глазками — любимчика воспитателей.
— Я же тебя еще предупреждал, чтобы ты не трогал, а то попадет, — плаксиво, в нос лепетал тот, — но ты не слушал, ковырял отверткой, а потом снизу поддел и шкаф открылся!
Виталий не выдержал. Он вдруг осознал, что это не розыгрыш, на который надеялся до сих пор, и который оставлял маленькую светлую щелку во мраке глухого непонимания. И теперь эта щелка закрылась, погрузив его в темноту. Лишив последней надежды. Недоумение, жалость, обида вскипели в нем.
— Почему вы верите ему? — закричал он куда-то вверх, надеясь, что навернувшиеся слезы, затуманившие взгляд, вернуться обратно, — Почему вы мне не верите?
И так, с поднятым вверх лицом, изо всех сил стараясь не расплескать ни одной капли слез, утопивших его глаза, дабы никто не догадался, что он плачет, всхлипывая и расталкивая ребят, бросился по коридору в свою палату. Упал на кровать, громко зарыдал. Стыд, унижение, бесправие соединились вместе, заполнив весь мир, вылились в злость. Он ненавидел взрослых за их лживость, наигранную доброту и безответственность. Воспитанников — за молчаливое предательство. Монголию — за то, что заставляет родителей пресмыкаться. А их детям не позволяет отстаивать свою честь.
Это новое чувство, которое он раньше никогда не испытывал, в какой-то момент накрыло все вокруг: оставшихся в России школьных друзей, брата, родителей в поселке и даже Веру Коротоножкину. Он ненавидел всех! И неожиданно почувствовал как они стали удаляться, теряя свою значимость, словно уходя в туман его памяти.
Внезапно ощутив это, Виталий ужаснулся, что ушедшее может никогда больше не вернуться, если он сам вот сейчас прямо здесь, уткнувшись в соленую мокрую подушку, не возвратит их обратно. Мысленно не протянет им руку, не вернет в свое сердце. Испугавшись, он стал думать только о них, о том, что было близко его сердцу, о чем он давно скучал, что любил и боялся потерять.
Так, не открывая глаз, он уснул и проспал ужин. Никто его не будил. Виталик не помнил, что ему снилось, но неожиданно в сон ворвался аромат ее духов. Словно он водил в жмурки на цветущей поляне, и Вера Коротоножкина была где-то рядом. Надо было только, вытянув руки, схватить ее, а потом сдернуть повязку. Он открыл глаза и прямо перед своим лицом на подушке увидел маленького медвежонка. От него пахло ею.
Друзья по палате расстилали соседние кровати и укладывались ко сну во всезнающем молчании, таившем скрытую детскую зависть.
Утром в субботу Виталий ходил бледный, как приведение. Учителя отправили его к врачу. Но он вернулся в интернат и стал собирать вещи.
Роза Иосифовна не сказала ему ни слова.
После окончания занятий пришел автобус и повез детей в аэропорт. Заправленный кукурузник готов был взлететь и везти их к родителям.
