Получалось двенадцать. А патронов в браунинге сколько? Семь. А сколько времени уйдет на перезарядку? Достаточно, чтобы волчьи челюсти успели сомкнуться на лошадиной шее. Или человечьей…
От страха Галка тоненько завыла, но тут же до крови прикусила губу. Она не станет, не позволит себе бояться! В ворохе соломы девушка нашарила какую-то палку, потянула на себя. Палка оказалась черенком от вил.
– Не дури, девка! – рявкнул дядька Кузьма, перекрикивая грохот очередного выстрела. Какого по счету? Второго или, быть может, уже пятого? – А ну положь! И сама на дно… Я кому сказал?..
Он отвернулся, снова прицелился, выстрелил. Попал ли? Галка не поняла. И выстрелы считать перестала. Не потому ли, что не было больше выстрелов? Кончились патроны…
Патроны кончились, а волки все не кончались. Теперь Галка их не только видела и слышала, но и чуяла. От волков пахло слежавшейся шерстью, кровью и почему-то отчаянием. Словно бы они сами были не загонщиками, а жертвами.
Показалось. Со страха и не такое покажется…
Щелкнул в воздухе кнут возницы, перешибая волчий хребет, выругался дядька Кузьма, истерично заржал жеребец в тот момент, когда на холке его сомкнулись крепкие челюсти. Сомкнулись, чтобы больше уже не разжаться…
Вилы были тяжелые. Куда тяжелее, чем Галка себе представляла. Но откуда ни возьмись, появились силы. Наверное, их привел на поводке страх. Сил хватило не только на то, чтобы поднять вилы над головой, но и на то, чтобы метнуть их в серую рычащую тень.
Наверное, Галке просто повезло, что орудие ее не только не упало на середине пути, но и достигло цели. Острые зубья царапнули впалый волчий бок, вышибая из разомкнувшихся челюстей не то вой, не то стон. Жеребец мотнул головой, сбрасывая с себя зверя, снова защелкал кнут. А потом к этим звонким, похожим на треск сухой ветки щелчкам добавились другие. Очень близко. Почти над Галкиной головой.
– Ложись! – Дядька Кузьма сшиб ее с ног, навалился сверху, впечатывая в дно саней, не давая ни поднять голову, ни просто сделать вдох. Под тяжестью его веса Галка одновременно и ослепла, и оглохла. Больше она не слышала ничего, кроме уханья собственного пульса в ушах. Щелчки тоже прекратились. А сани остановились. Кажется…
– Лежи. – Дышать стало легче, но широкая ладонь дядьки Кузьмы продолжала прижимать Галку ко дну саней. – Лежи и молчи.
Сам он вставать тоже не спешил, Галка скорее чувствовала, чем видела, как его руки быстро и сноровисто заряжают браунинг.
– Эй, не стреляйте! – крикнул он в темноту. – Свои!
– Это кто тут у нас свой? – отозвалась темнота голосом лихим и веселым. – Дядька Кузьма, ты, что ли?
– Я и Глухомань! – В голосе дядьки Кузьмы послышалось явное облегчение.
Наверное, это было хорошо, что на лесной дороге они встретили знакомца. Но где же волки? Куда подевались? Галка, которую наконец-то оставили в покое, попыталась сесть в санях. Закружилась голова, к горлу снова подкатила тошнота. Только этого не хватало…
А темнота тем временем расступилась, вытолкнула из своей черной утробы четырех всадников. Кони под ними танцевали, но не испуганно, а скорее нетерпеливо, словно рвались в бой.
– Вовремя ты, Демьян Петрович! Очень кстати. – А дядька Кузьма, кажется, совсем успокоился и браунинг свой аккуратно сунул в карман. – Нас тут едва не загрызли. Ошалели волки с голодухи-то!
– Ошалели, не то слово! – Один из всадников выдвинулся вперед, приблизился к саням. Он показался Галке огромным, почти великаном. И конь его был рослый, куда выше и крепче их раненого жеребчика. – Вчера задрали корову Митяя Сидорова, а сегодня напали на парней из волошинской бригады. Те как раз с вечерней смены возвращались.
– Отбились волошинские-то? – спросил дядька Кузьма.
– Волошинские-то отбились. Они ж там все как на подбор, крепкие мужики. А если бы бабы или, того хуже, ребятишки? – Великан спешился и стал обыкновенным, просто высоким. И был он милиционером, если судить по меховой шапке и синей шинели. – Придержи-ка, Глухомань! – Он бросил свои поводья вознице, а сам подошел к испуганно всхрапывающему жеребчику, обеими руками обхватил того за морду, зашептал что-то ласковое, успокаивающее.
Возница со странным и смешным именем Глухомань неловко, как-то кривобоко спустился на землю, подошел к уже почти успокоившемуся жеребчику, внимательно осмотрел его шею.
– Волк порвал? – спросил незнакомец, но Глухомань ему не ответил. Перехватив поудобнее кнут, он шагнул в темноту и почти тут же в ней растворился. А через несколько мгновений Галка услышала щелчок и слабый рык.
– Порвал, – ответил дядька Кузьма. – Мог бы и нас порвать, если бы не ты со своими молодцами. Вот только пошто стрелять начали без предупреждения? Девчонку мне до смерти напугали.
Галка не сразу поняла, что речь о ней. Никто раньше не называл ее девчонкой. Называли девушкой или барышней на худой конец. А тут девчонка…
– Так мы ж не по вам, мы по волкам, дядька Кузьма! – послышался из темноты молодой, задиристый какой-то голос, и к саням, ведя под уздцы вороную лошадку, шагнул парень. В темноте Галка не могла разглядеть его лица, видела только темный высокий силуэт, но по голосу сразу поняла, что он молод, моложе своего спутника.
– По волкам! – Дядька Кузьма закурил папиросу, протянул портсигар Демьяну Петровичу. – Ты, Лешка, в темноте видишь, как кот? – спросил, прикуривая.
– Может, даже и получше некоторых котов, – огрызнулся тот, кого дядька Кузьма пренебрежительно назвал Лешкой. – Где волки? – спросил задиристо. – Нет волков! Разбежались. А кто не сбежал, тот вон пристреленный лежит. Так что не надо…
Он не договорил, из темноты вынырнула кривобокая фигура. В одной руке Глухомань держал кнут, во второй вилы.
– Это что? – спросил Демьян Петрович, продолжая успокаивающе гладить раненого жеребчика по холке.
– Это вилы, – снова вместо Глухомани ответил дядька Кузьма. – Отбивались от волков, чем могли. – На Галку он даже не глянул, видно, не мог до конца поверить, что она сумела не просто метнуть вилы, но еще и попасть. Галка и сама не верила. Происходящее казалось ей страшным сном. То ли от холода, то ли от пережитого сделалось вдруг очень холодно. Зубы предательски клацнули.
– А что за девочка? – Демьян Петрович, а следом за ним и Лешка вплотную подошли к саням, уставились на Галку. – Откуда взялась? Что-то не припомню я, дядька Кузьма, чтобы у тебя была внучка.
– Так это не моя. – Дядька Кузьма махнул рукой с зажатой в ней папиросой. – Бабы Клавы это родственница. Везу из Перми. Мамка ее того… преставилась недавно мамка. Девка сиротой осталась, вот баба Клава и попросила, чтобы съездил, привез.
– А что худющая-то такая родственница? – спросил Лешка и взглянул на Галку со смесью любопытства и, кажется, жалости. Теперь, когда он оказался совсем близко, она могла рассмотреть его лицо.
Впрочем, нечего там было рассматривать. Худое, угловатое, насмешливое лицо, с выбивающимся из-под фуражки вихром. Галка отвернулась, зажала озябшие ладони между коленками. Вот только с зубами ничего поделать не смогла, зубы продолжали клацать.
