– Возможно, так оно и есть. Албасты многое может.
А еще многое может Желтоглазый. Волков призывать он точно может. Что в зверином обличье, что в человеческом. По крайней мере, когда-то давно мог. Но на разговоры еще и о Желтоглазом им и ночи не хватит. Поэтому Кузьма ничего рассказывать не стал.
– А Галка? Может быть, албасты причастна к ее исчезновению? – спросил Демьян.
– Я не знаю. Я только знаю, что Галка девчушка очень особенная. – Кузьма задумался на мгновение, можно ли рассказывать о таком Демьяну, но почти сразу же решил, что можно. Демьян – человек честный и порядочный, Кайсы таких называл светлыми. Вот он светлый и есть, чужую тайну сбережет, как свою. И Кузьма рассказал. И о женщинах с серебряной кровью, ведущих свой род от албасты, и о собственном обещании женщин этих защищать.
– Ну вот, теперь ты понимаешь, почему она особенная, – закончил Кузьма и почувствовал облегчение от того, что теперь тяжкое бремя чужой тайны можно разделить на двоих. – И поэтому я не думаю, что албасты могла ей навредить. Сознательно навредить. Если она кого-то и любит по-настоящему, так это своих девочек.
– Сознательно?..
– Она меняется. Сначала это было не так заметно, а сейчас очевидно. Раньше старухой она редко являлась, все больше молодой девкой. И натуру свою нечеловеческую раньше контролировала куда как лучше. Если бы я не знал, что она бессмертная, я бы решил, что она стареет. Думаешь, отчего я на острове ошиваюсь? Оттого, что она мне велела. Велела в доме ночевать и присматривать.
– За чем присматривать?
– За тем, чтобы она не напала на кого-нибудь из детей. Понимаешь, детей она никогда раньше не трогала. Наверное, это единственное человеческое, что в ней осталось. Она и сейчас не хочет их обижать, но сдерживаться ей все труднее. Дети – легкая добыча. И вот я думаю, а вдруг она все-таки не сдержалась…
– И как это можно выяснить? Ты можешь ее позвать? Или призвать?.. – Демьян нервно, совершенно по-мальчишески, хохотнул.
– Не могу. Она появляется сама, когда считает нужным.
– И давно не появлялась?
– Пару дней уже.
А тем временем они уже обошли подвал. По крайней мере, видимую его часть. А сколько еще осталось потайных ходов, Кузьма себе даже не представлял. Если Галка сейчас где-нибудь в подземелье, им ее не услышать и не найти…
На душе стало горько и муторно, захотелось на поверхность, вдохнуть свежего воздуха. Наверное, что-то подобное испытывал и Демьян, потому что, выйдя из мрака подземелья в мрак наступающего вечера, он со свистом втянул в себя морозный воздух, вытащил из кармана портсигар, протянул сначала Кузьме, потом выступившему из темноты Глухомани. Курили молча. Да и о чем говорить, когда совершенно непонятно, как действовать дальше, какую стратегию разрабатывать?
– Я вернусь в город, – наконец заговорил Демьян. – Отправлю на поиски своих ребят. Если Галка в Чернокаменске, мы ее найдем.
Кузьма кивнул. Сам он собирался остаться в доме. Кто-то ведь должен присматривать за детьми. О том, что он станет этим детям говорить, как посмотрит им в глаза, думать не хотелось.
– Еще раз обыщу остров, – прохрипел Глухомань.
– Осторожнее там, – попросил Кузьма, не заботясь, увидел ли глухой товарищ движение его губ.
Увидел, потому что многозначительно хмыкнул в ответ и прежде, чем слиться с темнотой, прощально махнул рукой.
* * *
После стычки с Мефодием на сердце у Алексея было неспокойно. Неспокойно до такой степени, что, промаявшись полдня, он поменялся сменами с приятелем Федькой Крутиковым. Выходить в ночь Федьке не хотелось, поэтому пришлось пообещать ему свой охотничий нож, на который тот давно засматривался.
Из дома Алексей вышел уже в темноте, запряг лошадь, взлетел в седло. О том, что он станет говорить Галке, не думалось. Как и о том, что скажет Аделаида, когда он едва ли не посреди ночи явится на порог замка. Там видно будет, а сейчас главное убедиться, что с Галкой и детьми все хорошо.
Вечер выдался ясный. Легкий морозец, луна на полнеба, россыпь крупных звезд – красота! Вот только ему не до красоты, с каждой минутой все неспокойнее, все тяжелее на душе. Поэтому лошадь Алексей пустил в галоп, стрелой промчался через Чернокаменск и укутанное снегом поле, стрелой же вонзился под сень старого леса. Он не думал ни о разбойниках, ни о волках, лютующих где-то поблизости. Думать получалось только о Галке…
А на берегу Стражевого озера случилось странное. Послушная, покладистая лошадка вдруг заартачилась: заржала, взвилась на дыбы, ни за что не желая ступать на черный лед. Не помогали ни уговоры, ни угрозы, а силу применять Алексей не хотел. Он спрыгнул на землю, успокаивающе потрепал лошадь по холке, шепнул на ухо:
– Домой!
Оставлять ее на ночь привязанной на берегу было опасно. Волки хоть и притихли после облавы, но далеко все равно не ушли. А дорогу домой она отыщет легко, потому что умная, умнее некоторых людей. Что ж ее мучить?!
Алексей дождался, пока стихнет топот копыт, и решительно ступил на лед. Сам он ничего не боялся, потому что прихватил из дому винтовку. Случись что, сумеет отбиться и от волков, и от лихих людей. Да и идти тут напрямую совсем недолго. А уж если побежать…
Он и побежал. Подгоняло его все усиливающееся беспокойство, толкало в спину вместе с откуда ни возьмись налетевшим ветром. На гладком, точно стекло, льду ноги скользили, и Алексей запоздало удивился, что раньше лед Стражевого озера не был скользким. По этой причине чернокаменская детвора никогда не приходила на озеро кататься на коньках. А теперь вот – каток. Самый настоящий каток… Кажется, что озеро сопротивляется, не хочет пускать его на остров. Не хочет пускать его к Галке. Глупости, конечно! Просто ветер вылизал, отполировал лед до такого состояния, что на ногах не устоять. Алексей уже не раз падал. Падал, вставал и упрямо, буром пер вперед к черной громаде Стражевого Камня. Не проймешь его такой ерундой!
Упав в очередной раз, Алексей со злостью врезал по льду кулаком. Понимал, что глупость и мальчишество, но ничего с собой поделать не сумел. А глупость и мальчишество вдруг обернулось неожиданным. От того места, где его кулак впечатался в лед, во все стороны начали разбегаться трещины. Зрелище было одновременно странным и завораживающим. Зимой Стражевое озеро промерзало глубоко. Да что там зимой! Бывало, до самого мая лед лежал. До мая лежал, а тут вдруг не выдержал…
Трещины, сначала тонкие, словно волос, ширились прямо на глазах, наливались чернотой, сочились озерной водой, окружали Алексея паутиной. Осознать, что все это происходит на самом деле, не получалось. Как не получалось осознать, что он оказался в нешуточной опасности. Ну не могло такого случиться, и все тут!
Не могло, но случилось. Звук сначала был тихий, едва слышный. Не звук даже, а вибрация, которая волнами пробегала по льду, делая его все более и более хрупким. А потом, когда вокруг Алексея метра на три раскинулась сеть из трещин, послышался хруст. Так хрустят ветки старых деревьев под тяжестью снега.
