…Дети спали. И большие дети, Галка с Лешей, и мелюзга. Спали беспокойно, барахтались в кошмарах, которые щедро подбрасывал им замок. Про кошмары Кузьма знал не понаслышке, самому еще ни разу не удавалось уснуть в этом чертовом месте так, чтобы совсем без сновидений. Мерещилось всякое, все больше из прошлого, а прошлое у него было темное, темнее не придумаешь.
Ворочался с боку на бок Санька, постанывал во сне, сбивал с себя одеяло. Сонная Галка его поправляла, а он снова сбивал, вертелся, пока и вовсе не свалился с кровати. Свалился, но так и не проснулся. Кузьма поднял его, мокрого, взопревшего, на руки, хотел было одернуть задравшуюся на спине рубашку, да так и замер. Девять родинок россыпью под левой лопаткой… Не просто родинки, а метка. Про метку такую Кузьма уже слышал от Кайсы, знал, кому, когда и за что она была оставлена. Вот, значит, из какого рода мальчонка! Вот, значит, что за кровь течет в его жилах! Волчья кровь течет, некогда заговоренная, усмиренная албасты, но все равно особенная. Мальчонка еще маленький, чтобы все это могло проявиться, чтобы он обрел способность перекидываться. Да и не позволили бы ему. Про серебряный оберег Кузьма тоже знал.
В каждом поколении Рудазовых рождались только мальчики. Один мальчик на семью, никогда больше. Да и как может быть больше, когда серебряный браслет только один! Взрослым мужчинам, научившимся контролировать в себе нечеловеческое, браслет был без надобности, малым детям тоже, а вот подросткам, когда в жилах вскипает и человеческая, и волчья кровь, в самый раз, чтобы не перекинуться, чтобы остаться человеком. У Саньки браслета нет, потому как еще мал. Браслета нет, а ведьмина метка есть. И волки ее чуют, кружат вокруг острова, рвутся в дом, потому что Санька для них свой. Санька для них звереныш, очень сильный и очень особенный звереныш! И наверное, если разбудить его и расспросить, окажется, что он умеет с волками общаться. Окажется, что это он отвел беду от детей, когда те отправились в лес за дровами, это он прогнал стаю, осаждавшую сарай с Марком и Демьяном. Все это сделал он, только ничего не понял, потому что еще слишком маленький, потому что не пришло еще его время узнать правду.
И тут же подумалось: а отчего это вдруг Рудазовский мальчонка оказался в детдоме? Что стало с его родителями? Почему не ищут, не борются за своего ребенка? Ответы напрашивались неутешительные: нет больше родителей. А если есть, то сидят… И есть какая-то горькая ирония в том, что мальчонка оказался не где-нибудь, а именно на Стражевом Камне. Точно так же, как Галка. Или это не ирония, а предначертанность, о которой так любит говорить албасты? И что предначертано этим детям? Последний вопрос волновал Кузьму особо, чуяло сердце недоброе. А еще сердце чуяло, как ворочается под ледовым панцирем, как рвется в этот мир желтоглазое зло. Раньше вот не чувствовал, признаться, даже не особо верил рассказам Кайсы, а теперь как-то враз понял, что все это по-настоящему. Оттого и концентрируется в округе зло, оттого и творят люди непотребства, что он так хочет. Ему чем хуже, чем лучше, только в этом он сейчас черпает силы. И плохо, очень плохо, что дети на острове, так близко к нему, что ближе некуда. Галку он уже пытался убить. Захочет, доберется и до Саньки. Ему гибель невинной души за счастье…
…Демьяну тоже что-то не нравилось, он стоял над телом мертвого Мефодия, хмурился, а потом спросил, обращаясь к Кеше:
– Иннокентий Иванович, из оружия при нем был только наган?
Прежде чем ответить, Кеша замешкался, нездоровая бледность его сменилась такой же нездоровой краснотой.
– Ружье еще было, – заговорил он наконец. – Я его уже потом нашел, когда… – Он замолчал. – Лежало вот тут, на конторке.
– И где ружье?
– Я подумал… – краснота приняла бурачный оттенок, – я подумал, что ему больше не нужно, а мне пригодится. У меня ж из оружия только волкобой…
– Волкобой? – Кузьма удивленно приподнял одну бровь.
– Кистень, – пояснил Демьян, не переставая разглядывать Мефодия.
– А с ружьем мне оказалось бы спокойнее, – закончил Кеша уже почти шепотом.
– Давай сюда! – велел Демьян и отошел наконец от тела.
– Вот оно. – Из-за стеллажа, того самого, простреленного, Кеша достал охотничье ружье, аккуратно положил на конторку.
А ружье оказалось знатное, дальнобойное. За такое любой охотник бы левую руку отдал, не задумываясь. Кузьма бы точно отдал. И зачем бандюку Мефодию такая игрушка?
– В Лизу стреляли, – сообщил Демьян, почти ласково оглаживая приклад. – Стреляли с такого расстояния, что я стрелка даже не рассмотрел. Как думаешь, дядька Кузьма, из этой игрушки такое возможно?
– Запросто. – Кузьма даже думать не стал. – Если стрелок хороший, то вообще никаких проблем. Думаешь, это он стрелял?
– Предполагаю. Я только понять пока не могу, почему Мефодию было так важно ее убить?
– Ну, сейчас его об этом уже не спросишь.
– А если спросить Аделаиду?
– Будет все отрицать. – Кузьма мотнул головой. – Эту голыми руками не возьмешь. На нее у нас ничего нет. Скажет, знать не знала, ведать не ведала, что помощничек творил.
Демьян, кажется, даже не услышал Кузьму, думал о чем-то своем, в задумчивости скреб заросший щетиной подбородок.
– А со мной что будет, Демьян Петрович? – снова подал голос Кеша.
– Сейчас бригада подъедет. Дашь показания, расскажешь все в мельчайших подробностях.
– И про то, что ружье хотел себе оставить?..
Демьян переглянулся с Кузьмой, тот едва заметно кивнул. Оступился мальчишка по глупости и горячности. Ему и так наука на всю жизнь.
– Ружье мы на конторке нашли, – сказал наконец Демьян и вышел из читального зала на воздух, вытащил из кармана папиросы, протянул Кузьме, закурил сам.
Какое-то время курили в полном молчании, а потом он заговорил:
– Я в участок. Оформить все нужно, начальству отчитаться. Начальство на меня давно волком смотрит. С того самого дня, как стариков убили.
– Про Аделаиду что думаешь? – спросил Кузьма. – Замешана она во всем этом?
– Если и замешана, то руки кровью не марала. Вот только глуп Мефодий для зачинщика. Как считаешь?
Кузьма согласно кивнул.
– И дело тут не в простом разбое. Тут что-то гораздо более серьезное и глубокое. Я только пока понять не могу… И Лиза. Лиза ко всему этому какое имеет отношение?
– Выясняй, Демьян Петрович. Что я еще могу тебе посоветовать? Работа у тебя такая: преступления раскрывать. Вот и раскрывай.
– И ведь арестовать эту гадину я не могу! – Демьян в ярости ударил кулаком по стене. – Нет у меня на нее ничего.
– Кое-что, может, и есть, – сказал Кузьма, понижая голос. – Я с Марком разговаривал. Оказалось, он внук одного из самых известных в Перми ювелиров. А ювелиры – люди непростые, на черный день у них всегда что-нибудь припрятано. И вот представь себе ситуацию: забрали у старика единственного внука, родную кровиночку. Как думаешь, на что он пойдет, чтобы внука вернуть? Что отдаст тем, у кого внук? С Санькой тоже история непростая. Я тут выяснил, мальчуган этот из особенного рода, который с Чернокаменском связывает очень многое. Если я тебе начну рассказывать все, что знаю, боюсь, поверить ты мне не сможешь. Но не о том я сейчас. Я о другом. У Санькиной семьи, я это достоверно знаю, имеются деньги. Очень большие по нынешним временам деньги. Или, скорее всего, на руках ничего нет, но кто-то из них знает, где эти деньги есть…
