– Как волки, – эхом отозвался Кеша и так же, как до этого Алексей, посмотрел в окно. – Дед Василь… – он запнулся, а потом заговорил решительным голосом: – Дед Василь рассказывал, что видел волка в парке. Еще и меня предупредил, чтобы, как стемнеет, на улицу носа не казал. А тут, оказывается, других волков бояться нужно – о двух ногах…
* * *
Девчонка сидела, притулившись спиной к натопленному печному боку, ладошки зажала между коленками. Смотрела она прямо перед собой. Вот и хорошо, нечего ей на покойницу пялиться. Хотя, Кузьма понимал это ясно и отчетливо, хорошего в случившемся ничего не было. Ни для кого. Дед Василь с бабой Клавой убиты. С библиотекарем непонятно что приключилось, может так статься, что тоже убит. А девчонка в одночасье осталась и без какой-никакой родни, и без крыши над головой. Кому она теперь нужна? Ему, Кузьме, точно не нужна. У него и своих забот полон рот. А теперь, кажется, еще больше прибавится, потому как не к добру все это. Ох, не к добру! И непонятно, чего следует опасаться больше: ночных налетчиков или того, что случилось в часовой башне.
Те следы босых ног видели все, но вопросов, к счастью, задавать не стали. Другие на тот момент у них были вопросы, куда как важнее каких-то следов. А вот Кузьма крепко призадумался, и думы эти были невеселые. Получалось, что по доброй воле впутался он в очень нехорошее дело, приоткрыл ту дверцу, которой бы оставаться запертой до конца дней. Или это не он приоткрыл, а вот эта пигалица? С ее появлением в Чернокаменске все и началось.
Что там говорили про волков? Лютовали? Есть такое дело. Отчего ж им не лютовать, когда зима такая снежная и холодная, что и людям не всегда удавалось вдосталь наесться?! А в город когда волки в последний раз заходили? А на людей в открытую когда в последний раз нападали? Волки ведь звери неглупые, на рожон без лишней надобности не полезут, даже с большой голодухи. А тут не то что на рожон, тут пистолета не испугались. Словно поджидали. Словно встречать вышли… Кого встречать? Вот эту шмакодявку? А если и вышли, то кто их послал? Что послало?..
Заныла, засвербела старая рана на ноге. Словно бы только вчера на ней сомкнулись стальные зубья медвежьего капкана. Вот только не вчера, а давным-давно. День тот Кузьма запомнил на всю оставшуюся жизнь, как запомнил он и того, кому жизнью оказался обязан. Пришло, получается, время отдавать долги. Старика Кайсы уже сколько лет на свете нет, а долг перед ним у Кузьмы остался.
Или, может, черт с ним – с долгом?! Все, о чем договаривались, он сделал, девчонку из Ленинграда в Чернокаменск доставил в целости и сохранности, а то, что не ждет ее тут больше никто, так он ни при чем. Может, оно и к лучшему? Явись они в усадьбу хоть несколькими часами раньше, и лежала бы она сейчас рядом с бабой Клавой с перерезанной глоткой, а так ничего – напугана, но ведь жива!
Захотелось курить, так сильно, что аж во рту пересохло. Кузьма не стал выходить на улицу, закурил папиросу прямо в доме. Баба Клава, чай, не заругается. Он курил и помимо воли, по старой следопытской привычке рассматривал комнату, которая теперь стала местом преступления. На первый взгляд бабу Клаву не пытали. По крайней мере, пальцы ее были целы и сама она выглядела невредимой. Если не считать перерезанную глотку. Или разорванную?..
Посмотреть бы поближе, да вот только нет никакого желания вмешиваться во все это. Не его это дело. Теперь уже не его. Но девчонку порасспросить стоит, пока рядом только Глухомань.
– Кого ты видела в башне? – Не получалось у него ласково ни с бабами, ни уж тем более с детьми. А она ведь по сути еще совсем ребенок. Даром что семнадцать, на вид дитя дитем. И только во взгляде что-то этакое, что выдает породу, что крепче крови роднит ее с бабкой. Непростая девка, хоть и кажется замухрышкой. Не было в ее роду замухрышек. Других Кузьма может обманывать сколько угодно, но себя-то зачем обманывать? А правда такова, что ввязался он в опасное дело. Со всех сторон опасное. Куда ни кинь – всюду клин! И самое обидное, от себя не уйдешь. Теперь все это на его совести.
Справляться с совестью ему всегда помогала злость. Помогла и на сей раз.
– Кого видела, спрашиваю?! – рявкнул он так, что девчонка аж подпрыгнула от неожиданности.
– Никого, – сказала испуганно. – Я никого не видела, дядька Кузьма.
Придуривается? Или в самом деле не видела?
– А механизм зачем запустила?
– Какой механизм?..
– Часовой! Какой же еще?!
– Не запускала я никаких механизмов. – Сказала и головой замотала для пущей убедительности.
– Не запускала, говоришь? – Все-таки врет. Все врут, даже он, Кузьма. – А руки отчего в машинном масле?
Она посмотрела на свои ладони так, словно видела впервые в жизни, перевела на Кузьму недоуменный взгляд.
– Я не знаю, – сказала едва слышно. – Я не помню… Наверное, где-то выпачкалась…
Где-то выпачкалась. Да он бы и среди бела дня тот механизм не сумел запустить, а она раз-два и… выпачкалась. Врет. Точно врет. Непонятно только зачем.
Снаружи послышались шаги, и Кузьма привычным жестом сунул руку в карман шинели. Сидящий на лавке Глухомань жест его расценил верно, покрепче сжал кнут.
– Свои! – с порога сказал Демьян, и Кузьма разжал рукоять браунинга.
В комнату вошли трое: Демьян, Лешка и еще какой-то парень с разбитой мордой и окровавленной головой. Надо думать, этот третий и был здешним библиотекарем. Да, не повезло бедолаге. Или, наоборот, повезло, если жив остался?
– Дозвонился. Сейчас следственная бригада приедет, – сказал Демьян и с жалостью посмотрел на девчонку. Тоже, небось, понимает, что девка совсем сиротой осталась, что придется что-то решать, как-то пристраивать. Ну и пусть решает. Он, в отличие от Кузьмы, человек большой, при власти, при погонах.
– Здравствуйте, – поздоровался библиотекарь и перевел взгляд с девчонки на мертвую бабу Клаву. Ишь, побитый, а все равно вежливый, интеллигентный.
Никто ему не ответил. Глухомань не услышал, девчонка с безучастным видом разглядывала свои ладони, а Кузьма не посчитал нужным. Он думал о том, как на неделю, а то и другую уйдет с Глухоманью в лес. В лесу ему и дышится, и живется привольнее. Не то что в городе. Хватило с него городов, сыт по горло.
Демьяновы ребята появились через четверть часа. С их прибытием все закрутилось в сосредоточенно-деловитой круговерти, считай, стало на свои места. Их всех, даже девчонку, допросили, составили протоколы. Все чин по чину, по правилам. Осмотр прилежащей территории оставили до утра. Благо утро это было не за горами, в волнениях и хлопотах ночь незаметно подошла к концу. Оставленная в покое, разомлевшая от тепла, девчонка прикорнула на лавке. Кто-то сердобольный прикрыл ее сверху тулупом по самую черную маковку. А волосы-то у ней другие, не такие, как у бабки, без серебра. Оно, может, и хорошо, что без серебра. Историю ту многие уже позабыли, но вдруг да и остались те, кто все еще помнит? Начнут вопросы задавать, а вопросы ни ему, ни девчонке сейчас ни к чему.
