Курашвили встал за спиной у Гвоздецкого, он увидел его карты и поразился – они в точности совпадали с теми, что были у него во время последней игры.
Раздав, Кудринский вскрыл верхнюю карту прикупа – оказался король бубей, и на него тут же прилетели дама от Гвоздецкого и восьмерка от фон Мекка, а ротмистр Дрок задумался. Теперь ротмистр фон Мекк смотрел на Дрока злобно и мстительно, а Гвоздецкий постукивал картами по столу. Дрок поджал губы, почесал в затылке и бросил свою карту поверх остальных – туз бубей.
– Нешто бланко́вый? – манерно удивился Гвоздецкий и обратился к Кудринскому: – Ну-с, поручик, крутите дальше!
Компания замерла.
Кудринский аккуратно ногтем мизинца перевернул вторую карту из прикупа – это была семёрка тех же бубей. Гвоздецкий тут же с оттяжкой шлёпнул по ней десяткой, фон Мекк вежливо положил девятку, а Дрок начал сопеть, но сопел недолго и потянулся забрать взятку.
– Позвольте, ротмистр… – начал было Гвоздецкий.
– А что у вас, Евгений Ильич? – поддержал Гвоздецкого фон Мекк.
Дрок открыл свою карту и молча развёл руками – на столе лежал бубновый валет.
– О как! – вымолвил Гвоздецкий. – Вот так раскладец! Поровну разлеглось!
– Каждой твари по паре! – промурлыкал фон Мекк.
Фон Мекк остался удовлетворённый, он поучительно посмотрел на Курашвили и выпустил такое густое облако папиросного дыма, что в нём потускнела висевшая над столом венская лампа-летучка.
Гвоздецкий мельком глянул на облако и наставительно произнёс:
– Кури́те, ротмистр! Кури́те больше – партнер дуреет!
Курашвили вздохнул, он понял, что Дрок со своим тузом и валетом строго соблюл правило преферанса «сначала забирать свои», но расклад оказался не в его пользу. Доктору стало неинтересно, он накинул шинель и вышел.
Он поднялся по деревянным ступенькам из блиндажа, перед его глазами встала стена глубокого хода сообщений. Было темно из-за низко висевших туч, и если бы не туман, то было бы совсем темно. Туман был белесый, поэтому казалось, что он чуть-чуть подсвечивается изнутри, и Курашвили ясно различал брёвна, которыми были обшиты стенки хода сообщений, свисающие между брёвнами из земли тонкие, как жилы, чьи-то корни и обрубленные сучки. Он поднял голову – вверху всё было беспросветно, и ему захотелось завыть, и он подумал, что сейчас он пойдёт куда-нибудь в дальний конец, самый дальний, самый глухой угол окопов, сядет на корточки, задерёт голову и как волк завоет на всё болото, на всё пространство вокруг болота, на всё пространство над болотом, и пусть кто-нибудь, кто подумает, что это на самом деле волк, пристрелит его. Он так подумал, но справа вдруг по слышался шум шагов, он повернул голову и увидел большую фигуру, которую было трудно с кем-то перепутать, – это шёл Вяземский, а за его спиной мелькал аксельбантом полковой адъютант Щербаков.
Вяземский подошёл.
– Что, доктор, дышите свежим воздухом? Небось накурили черти, не продохнуть? А?
– Я…
– Пойдёмте, – не дал ему закончить Вяземский.
Курашвили от некуда деваться сошёл по крутым ступенькам вниз, наклонился под верхнюю поперечную лесину над входом и отодвинул грубый парусиновый полог. Он вошёл в блиндаж, за ним вошёл Вяземский, и из-за стола поднялся Дрок.
– Господа офицеры! – скомандовал Дрок навстречу Вяземскому, и все встали.
– Господин полковник… – Ротмистр Дрок стоял перед Вяземским по стойке «смирно». – В двадцать втором драгунском Воскресенском полку за время вашего отсутствия происшествий не случилось! Временно исполняющий обязанности командира полка, командир первого эскадрона ротмистр Дрок.
– Господа офицеры! – обратился Вяземский.
– Господа офицеры! – скомандовал Дрок.
– Прошу садиться, господа! – сказал Вяземский, однако никто не сел.
– Прошу садиться… – повторил Вяземский, но снова никто не шелохнулся.
Дрок слегка повернул к офицерам голову и пошевелил рукой. Курашвили подумал, что то, что придумали офицеры в отсутствие командира, – это шутка, но офицеры совершенно серьезно вдохнули полные груди и приглушенными голосами запели:
Наш командир вперёд летит,
За ним без остановки
Летят орлы его полка!
За-ря-жены винтовки!
– Командиру двадцать второго драгунского Воскресенского полка полковнику Вяземскому… – когда офицеры умолкли, стал приглушенном голосом провозглашать Дрок, но его перебил стоявший за спиной Вяземского Щербаков:
– Аркадию Ивановичу!..
И вдруг их перебил сам Вяземский, он таким же приглушенным голосом, как Щербаков и Дрок, умиротворяюще произнёс:
– Представляюсь по случаю, господа, представляюсь по случаю… и всё же прошу садиться…
Но офицеры, не повышая голосов, рванули:
– Ура! Ура! Ура-а-а!!!
Курашвили стоял ошеломлённый и не мог пошевелиться.
– Прошу, господа, садитесь, наконец! – приказал Вяземский и первым сел. Он не заметил, что из блиндажа, стараясь не привлечь к себе внимания, вышел поручик Кудринский.
Курашвили пережил от увиденного некоторый шок, он ещё томился уйти, однако сейчас это было уже невозможно. А как бы он сейчас расположился в своём лазарете, отгородился занавеской от раненых, прежде снабдил бы их на ночь лекарствами и предался бы своим мыслям под стаканчик разведенного с ягодами и вареньем спирта, достал бы Чехова и листал бы, листал…
Кудринский, также стараясь не привлечь к себе внимания, вернулся и подсунул перед Дроком красивую бутылку.
Дрок стоял. Он разгладил висячие усы, обвёл взглядом офицеров и остановился на Вяземском. Тот уже успел снять папаху, шинель и остался в кителе с новыми, чистым золотом шитыми полковничьими погонами. В свете лампы и поставленных на стол свечей погоны сияли.
– Господин полковник, ваше высокоблагородие… – обратился к командиру Дрок.
В это время в блиндаж, как лазутчик, пробрался Клешня, а за его спиной денщики других офицеров. Дрок хотел на них цыкнуть, но встретился взглядом с отцом Илларионом и не стал.
– Уважаемый Аркадий Иванович! Мы, офицеры вверенного вам двадцать второго драгунского Воскресенского полка, поздравляем вас с повышением в чине… – попытался продолжить свою проникновенную речь Дрок, но вдруг краем глаза увидел, что Клешня недовольно оглянулся и посторонился; денщики за его спиной стали волноваться и уплотняться, а за их спинами появились усатые лица эскадронных вахмистров и старших унтеров, у всех сияли глаза, и он услышал шепот:
– Раздайся, православные, всяк хочет сваво командира полковником-то увидать!
«Прознали, ч-черти!» – подумал Дрок, а Кудринский убрал бутылку со стола.
Вошедшие перетаптывались, покряхтывали, покашливали и не дали Дроку закончить. Он посмотрел на Вяземского, а потом на отца Иллариона, отец Илларион наклонился к уху Вяземского и что-то ему прошептал.
